Центр евроазиатских исследований ИМИ МГИМО, Центр евразийских исследований СПбГУ и Информационно-аналитический центр МГУ провели очередной ситуационный анализ на тему «Мягкая сила» США в Центральной Азии: стимулы, реакции, эффективность, противодействие».
В дискуссии приняли участие директор ИАЦ МГУ Д.Ю. Чижова, профессор Казахстанско-немецкого университета Р.Р. Бурнашев, профессор Киргизско-Российского Славянского университета А.Дж. Джекшенкулов, директор казахстанского Центра аналитических исследований «Евразийский мониторинг» А.Т. Тажибаев, директор Центра исследовательских инициатив Ma’no Б.И. Эргашев, эксперты Центра геополитических исследований «Берлек-Единство» А.Р. Сулейманов и А.В. Чекрыжов, старший научный сотрудник Института государства и права АН Узбекистана Р.Р. Назаров, политический обозреватель Национальной телерадиокорпорации Киргизии З.К. Уметалиева, старший преподаватель кафедры социальных и гуманитарных наук Самаркандского государственного медицинского университета Ш.Ф. Мажидов, редактор-обозреватель Sputnik Кыргызстан Т.Ж. Ороскулов, координатор молодежных, культурных и гуманитарных программ представительства Россотрудничества в Узбекистане Р.А. Войтеховский, директор Центра изучения проблем европейской интеграции Белорусского государственного университета Ю.В. Шевцов, научный сотрудник ИСАА МГУ и руководитель проектов Фонда поддержки публичной дипломатии им. А.М. Горчакова Д.В. Сапрынская, аналитик Центра изучения общественных процессов Казахстанского института общественного развития Е.Т. Кушалиев.
Инициатор ситуационных анализов и модератор дискуссии — ведущий научный сотрудник ИМИ МГИМО МИД России и профессор СПбГУ А.А. Князев. Отчет о ситуационном анализе публикуется в сокращенном виде.
Мотивации и стимулы
Не теряя время на констатацию общеизвестных положений о «мягкой силе», участники дискуссии начали с обсуждения вопроса о мотивации граждан стран Центральной Азии к участию в американских проектах. По мнению Таалайбека Ороскулова, самым главным стимулом вовлечения в американские и вообще западные проекты является экономический. Простой факт, и очень жизненный: зарплата в том же фонде Сороса* или каких-то других проектах неправительственных организаций значительно выше, чем в среднем по стране. И этот фактор играет очень большую роль.
Также есть категория граждан, которая составляет от числа всех участников различных проектов такого рода порядка 25-30 %. Это люди, которые надеются на то, что участие в прозападных проектах даст им привилегии при эмиграции в США или Европу. То есть изначально эти люди мечтают жить в западных странах и планируют туда переехать. Это, кстати, касается и многих участников западных образовательных программ.
Еще один мотив, который надо обязательно отметить: это карьерное продвижение. Он охватывает не такое уж значительное количество людей, но он очень значимый. Например, активных журналистов, работающих в прозападных изданиях, и сотрудников НПО целенаправленно продвигают в политику. У нас есть примеры, когда бывшие журналисты стали депутатами парламента или энпэошники заняли высокие должности».
Схожего мнения придерживается и Алибек Тажибаев: «Если рассматривать через призму институциализированных общественных объединений, то тут ключевой мотив — меркантильный. Американцы легко раздают деньги и не особо за них спрашивают… По данным нашего мониторинга за прошлый год, минимальный размер гранта — 10 000 долларов, максимальный — 50 000.
Малые гранты — это один из ключевых инструментов поддержки НКО и НПО. Вкратце скажу о тематиках: это, например, противодействие недоверию к вакцинам, борьба с изменениями климата посредством сокращения выбросов, повышение осведомленности об опасностях выбросов метана и т. д. Участников ориентируют на какие-то ключевые показатели эффективности, ну, условно, нужно повысить осведомленность не менее 5000 представителей целевой аудитории, что сделать совсем не сложно».
С тем, что материальная заинтересованность является главным аргументом, не согласен Александр Князев: «Я бы поспорил с тем, что меркантильная мотивация является главной. Это является основой, наверное, для актива самих неправительственных организаций, но не для более широкого круга исполнителей проектов.
Например, в период, когда назревала первая киргизская революция, «революция 2005 года», посольством США был запущен масштабный проект, который назывался «За академическую честность». Он реализовывался среди студентов вузов, и главная идея состояла в формировании антикоррупционной активности студентов. Кто против борьбы с коррупцией? Кто против академической честности? И когда непосредственно начались события 24 марта 2005 года, мы на площади видели не один десяток тысяч участников. Неужели они все получили какие-то грантовые деньги от западных организаций?» …
Главным, продолжает Александр Князев, было «создание системы общественных связей, в которые включались люди общественно активные, неравнодушные, в том числе и прошедшие курсы обучения лидерству и создания организаций. «Накачка» идеологией этих якобы аполитичных организаций происходит постепенно, для начала — абстрактно оппозиционных.
Через образовательные центры и НПО шло разрушение традиционных социальных механизмов, в общественном сознании формируется неприятие существующего положения в стране, стимулируется рост уровня ожиданий и претензий к жизни и, само собой, к власти. Ну а важнейший мотив, эксплуатируемый в сфере западной «мягкой силы», — это апелляции к социальной справедливости. К этому естественному стремлению каждого человека на уровне не только сознания, но и чувств, что и обеспечивает достаточно массовую эффективность.
Целеполагание в виде социальной справедливости носит, конечно, инструментальный характер, и это очень мощный инструмент вовлечения достаточно широких масс и тех масс, которые о существовании грантовой поддержки, может быть, даже и не слышали. Или во всяком случае с ней не соприкасаются. И через такую высокомотивированную активность создаются, что очень важно, механизмы самовоспроизводства гражданской активности, просто ситуативно направляемой в нужное русло».
Рустам Бурнашев: Я хотел бы высказаться в поддержку оценки Александра Князева, что «мягкую силу» США никоим образом не нужно сводить к финансовым вопросам.
Да, безусловно, финансовый вопрос важен, но он не ключевой. Американская стратегия четко построена на той концепции «мягкой силы», которую предлагал еще Джозеф Най. Это привлекательность, причем добровольная привлекательность, и привлекательность эта строится на том, что США предлагают очень четкий, понятный, приемлемый для значительной части людей, сотрудничающих с США, идеологический образ.
Очень важно, с моей точки зрения, понимать, что этот образ системный, это не какой-то спонтанный, не какой-то размытый набор идеологем. Это четкая системная картина, которую нам предоставляют в виде модели либеральной демократии или демократической картины. Это системность работы: все американские структуры, вовлеченные в продвижение «мягкой силы», вовлеченные в продвижение благоприятного образа США, работают взаимосвязанно.
Если человек получает образование в США и, например, возвращается в свою страну, то у него формируется благоприятный образ США. Получается модель, к которой он готов стремиться. Эта модель получает поддержку в дальнейшем от тех или иных структур, связанных с США, как правило, и идет дальнейшее продвижение. В свою очередь США, как правило, не забывают участников своих проектов, они поддерживают связь с теми же выпускниками американских вузов. Человек видит, что он нужен, что его энергия и какие-то его представления о мире поддерживаются, что он востребован».
Как работает «мягкая сила» США
Таалайбек Ороскулов: «Надо отметить, что у «мягкой силы» Запада очень широкая направленность — от юридических и журналистских проектов до образовательных и экологических. Так называемую «зеленую повестку» насаждают именно они, а в последнее время начали внедряться в процессы, которые имеют национальную, этническую окраску.
Буквально недавно закончился в Нарыне фестиваль «Шырдак», где собираются простые ремесленники, которые делают свои войлочные ковры. Обычный фестиваль, куда приезжает много иностранцев, где участвуют сельские жители и демонстрируют свое умение и мастерство. Но финансируются такие проекты очень часто в последнее время именно прозападными структурами. Я думаю, что цель таких проектов — это вхождение в доверие, а затем пропаганда среди уже сельских киргизоязычных жителей западных ценностей.
Бывшая временный президент Роза Отунбаева продвигала проект начального образования «Детские садики на джайлоо». И там были разные книжечки с веселыми картиночками для детей. Собирали детей чабанов и обучали их всяким разным вещам. И я заметил, что, помимо таких основных, базовых знаний, там ненавязчиво закладываются и простые западные ценности».
По мнению Таалайбека Ороскулова, американская политика успешна. Когда в 1990-е годы Фонд Сороса* продвигал проект по болезням, передающимся половым путем, и распространял презервативы, это был взрыв мозга для многих школьников и студентов. Сегодня эти темы легко и, главное, широко обсуждаются на всех информационных площадках.
«Информационная западная и, в частности, американская повестка здесь работает очень хорошо, при этом многие вопросы, продвигаемые прозападниками, обсуждаются уже на самом высоком уровне, в том числе и политическом. Происходит атомизация социума. И это, наверное, самая главная цель, которую преследуют технологи Запада.
Также есть проекты религиозной направленности, которые продвигают как исламские, так и прозападные организации через аффилированные с ними структуры в исламских странах. При этом финансируемые прозападными структурами проекты чаще всего имеют радикальную форму. Это с одной стороны. С другой стороны, на фоне активной исламизации страны активно продвигаются либеральная риторика, в том числе темы ЛГБТ, феминизма и тому подобного. Это порождает конфликты, которые приводят к фрагментации общества».
Александр Князев: «Самое время вернуться к вопросу некоммерческого воздействия на большие социальные группы и создания механизмов фрагментации, ну или атомизации социума. Эта фрагментация становится возможной, когда в обществе созданы механизмы самовоспроизводства этих процессов и нестабильности в целом как таковой. Всегда готовы к действию исполнители, есть отработанные технологии.
Можно посмотреть всю новейшую историю Киргизии: как только возникает необходимость у западных кураторов спровоцировать конфликт, вовсе не всегда нужны какие-то большие инвестиции. Так, к примеру, действовали НПО в связи с передачей Узбекистану Андижанского водохранилища. Через уже существующие механизмы они мобилизовали необходимую массу людей для реализации задач в интересах западных «партнеров».
Алибек Тажибаев рассказывает: «Евросоюз системно выделяет двухгодичные гранты на развитие так называемого местного самоуправления. Там два направления, первое — это общественные организации, то есть эффективность местных представительных органов, начиная от сельского схода и заканчивая уже районными маслихатами. Второе направление — это развитие социального предпринимательства и малого и среднего предпринимательства через призму предпринимательства социального.
Плохо это или хорошо? Мне сложно дать какую-то однозначную оценку, потому что проекты, по сути, направлены на развитие местного самоуправления, повышение активности рядовых казахстанцев, их вовлеченность в жизнь, на развитие каких-то социальных проектов. Плохого, в принципе, в этом ничего не было бы, но вопрос в том, что фокус внимания сосредотачивается исключительно на местных проблемах. У нас априори активен малый и средний бизнес в приграничных районах на двустороннем уровне, но он никаким образом не поддерживается. Естественно, они не будут давать гранты компаниям, которые выстраивают свой бизнес с российскими контрагентами. Другие смыслы, которые они в это вкладывают, мы увидим дальше, они проявятся, потому что очень большой грант уже с минуты на минуту запускается».
Аликбек Джекшенкулов суммирует: «Работу американских НПО можно разделить на политическую, экономическую, гуманитарную и работу с человеческим фактором. Вот четыре направления, которые работают системно, они изучают ситуацию экономическую, политическую, в правительственных кругах и потом создают повод и раскачивают эту ситуацию».
По мнению же Зарины Уметалиевой, «идет борьба за человеческий ресурс, идет работа с блогерами, они создают лидеров общественного мнения. И на многих дискуссионных площадках они задают тон, дескать, они и есть гражданское общество. Формируется какая-то их монополия на правду.
Сторонники евразийства уже в социальных сетях иногда побаиваются говорить о своих идеологических воззрениях. Создается Союз журналистов, куда входят только квазиэксперты, журналисты и блогеры, которые мыслят в прозападных категориях».
Шерзод Мажидов рассказывает: «Исходя из ситуации в нашем регионе, в Узбекистане, в частности в Самарканде, хотел бы отметить одну вещь. В настоящее время уже становятся полноправными субъектами «мягкой силы» целые сообщества граждан стран Центральной Азии. Например, это бывшие жители Самарканда, которые уехали в США: в Facebook (соцсеть принадлежит компании Meta, которая запрещена в России) есть такая группа «Самаркандцы в Америке» — на узбекском языке, на русском языке, на таджикском языке. И они публикуют много информации о своей жизни в Америке, каких они достигли успехов и так далее. То есть создается представление, будто США — это земля обетованная, куда все должны стремиться попасть.
Это приводит к тому, что стремление попасть в США иногда носит нерациональный характер, вплоть до того, что люди платят десятки тысяч долларов посредникам за помощь в эмиграции, это уже сложившийся международный бизнес. То есть «мягкая сила» США реально работает, причем не только через официальные институты, не только через посольства, не только через различные программы USAID*, но в том числе и через такие неформальные институты общественного характера.
Очень много наших граждан стремятся попасть в США — через Турцию, из Турции в Никарагуа, из Никарагуа в Мексику, а в Мексике они подходят к границе и просят политического убежища. Недавно на узбекском языке вышла программа «Субъектив»: это была полуторачасовая беседа с одним нашим гражданином, который в настоящее время находится в США. И он рассказывал о своих мытарствах, о своих трудностях, рекомендовал всем не приезжать в США. Но, несмотря на это, насколько я понимаю, поток желающих мигрировать в Соединенные Штаты пока нескончаем».
По мнению Равшана Назарова, «три революции в Киргизии — это самый лучший и наглядный показатель того, как все это (то есть «мягкая сила») работает. Когда мы говорим о цветных революциях, мы почему-то говорим только о состоявшихся цветных революциях — Украина, Грузия, Киргизия или «арабская весна». Они как раз и показывают «успешность» или «неуспешность» «мягкой силы». А вот несостоявшиеся революции показывают нам, где и когда «мягкая сила» дает сбой.
В 2005 году, буквально через два месяца после «успеха» в Кыргызстане, была попытка повторить этот «успех» в Ферганской долине Узбекистана, которая у Запада не увенчалась успехом. Это говорит о том, что «поле» другое. И есть страны, где, сколько ни вкладывай денег и сил, очень трудно сделать цветную революцию. К счастью, к ним относится и Узбекистан. Похожая ситуация и в Беларуси, где уже не один год пытаются расшатать ситуацию, но, к счастью, безуспешно».
А Юрий Шевцов отмечает: «За более чем год после январского 2022 года кризиса в Казахстане в Центральной Азии каждая страна вставала на грань глубокого кризиса, имеющего региональные последствия. Но ни одна страна в итоге не взорвалась, несмотря на занятость России войной на Украине. То есть ресурсы США и их союзников по созданию очага дестабилизации на востоке и юге России оказались недостаточными даже в таких комфортных для Запада условиях.
Вся сеть прозападных активистов в регионе оказалась неспособна к созданию глубокого внутреннего кризиса в Киргизии во время пограничного конфликта с Таджикистаном. Это свидетельствует об ослаблении потенциала США в этой наиболее пронизанной инструментами американской «мягкой силы» стране региона.
Безусловно, вышесказанное не означает, что «мягкая сила» США исчезла или неспособна вызвать кризисы в странах региона в будущем. Но пока этот инструмент политики США в регионе в качестве дестабилизатора региона не срабатывает».
Таким образом, считает Юрий Шевцов, можно говорить о том, что потенциал «мягкой силы» США как одного из инструментов давления на страны региона недостаточен или даже снизился с точки зрения осуществления стратегических задач США в регионе в критический момент противостояния с Россией.
По мнению Юрия Шевцова, «белорусский опыт противодействия «мягкой силе» Запада в Центральной Азии почти не применим в силу большой культурной разницы между белорусским обществом и обществами всех стран региона.
«Белорусы по идентичности очень близки русским, и это отражает самоидентификацию очень значительной части белорусов. Также важно, что в Белоруссии русский язык является доминирующим бытовым языком, тогда как в Центральной Азии местные народы имеют ярко выраженную собственную идентичность.
В Белоруссии не было десоветизации, период пребывания белорусов в составе СССР оценивается позитивно, Белоруссия не считает, что была колонией в составе Российской империи и СССР. Позитивная оценка советского периода истории опирается на массовую память об очень жестокой немецкой оккупации времен Великой Отечественной войны.
Также важно, что в Белоруссии сохранены и развиты крупная промышленность и социальное государство, степень социального расслоения относительно невелика, а государство в целом мало коррумпировано. Белорусский национализм является маргинальным явлением, которое опирается в основном на западную поддержку. Запад не видит для страны иного варианта развития, чем националистический, это их шаблон для Восточной Европы, а поэтому белорусская оппозиция, в которую Запад вливает ресурсы, была и будет в своей основе очень радикальной. Это облегчает противостояние всем инструментам западной «мягкой силы».
Отсюда вывод: центральноазиатским странам необходим собственный инструментарий для противодействия западной «мягкой силе». Но в любом случае сопротивление Западу как колониальной силе возможно, тем более для государств с такой глубиной цивилизационной оригинальности и собственно цивилизации, какая есть в Центральной Азии».
Look at yourself, поза оправдания
и о национальной безопасности государств
Таалайбек Ороскулов: «О действиях государственных органов Киргизии в отношении «мягкой силы» США и вообще других иностранных государств здесь говорить не приходится, так как влияние на госструктуры прозападных проектов очень большое.
Были в разное время попытки снизить влияние прозападных СМИ и других проектов в стране. Но на данный момент удалось лишь ограничить действия и работу «Азаттык»* и еще пары прозападных сайтов. А буквально на днях проект закона об иностранных агентах после яростного сопротивления, скандалов и истерики в социальных сетях был отложен на неопределенное время».
Аликбек Джекшенкулов поддерживает: «Вроде бы уже вопрос был на стадии решения, но отложили принятие в последний момент, даже некоторые депутаты отозвали свои подписи под этим законом в связи с тем, что им пригрозили, что они могут попасть в санкционный список».
Тему продолжила Дарья Чижова: «Мы много говорим о том, как США, ЕС и другие иностранные международные доноры влияют на внутреннюю повестку, и я пытаюсь понять, насколько это отвечает национальным интересам стран Центральной Азии.
Сегодня уже прозвучал тезис, что вроде как, с одной стороны, да, американцы дают деньги, но, с другой стороны, они же предлагают классный проект, и это возможности, которые можно использовать в нынешней ситуации, особенно с учетом нехватки собственного финансирования для гражданского сектора. Однако мы видим эффекты, которые это оказывает. И здесь образуется вилка между безопасностью и развитием, она для стран Центральной Азии стоит довольно остро».
«Мне кажется, — продолжила Дарья Чижова, — что вопрос «мягкой силы» и присутствия иностранных доноров выходит из области просто гуманитарного взаимодействия в сферу фактически безопасности.
Насколько в принципе политические институты стран готовы к массированной атаке со стороны тех групп, которые отлично подготовлены и абсолютно не являются национально ориентированными? Насколько это действительно входит в реальную повестку внутри стран Центральной Азии?»
Аликбек Джекшенкулов: «Я хотел бы поблагодарить Дарью Чижову за такой подход. Насколько соответствуют национальным интересам какие-то направления деятельности НПО/НКО, созданных той или иной страной: я думаю, что вопрос об этом вообще не стоит на сегодня в Киргизии, в частности.
К сожалению, должен констатировать, что в нашей стране вопрос о национальных интересах несистемен и обычно решения узким кругом определяются, и потом это выдается за национальные интересы. А надо вводить изменения в концепции внешней политики: как работать с «мягкой силой», какую политику проводить на неофициальном уровне — пророссийскую, проевразийскую? Здесь очень много вопросов.
Американцы — очень активные, мобильные и креативно работают, значит, надо перестраивать действия государственного аппарата в отношении «мягкой силы». Отмечу, что, на мой взгляд, китайская сторона начала этим вопросом достаточно плотно заниматься и очень системно».
Аликбек Джекшенкулов задается извечным вопросом «Что делать?»: «Нужно чтобы правительство России и правительства наших стран договаривались, чтобы «мягкая сила» была обоюдно полезной. Я понимаю, что со средствами это связано, с кадрами связано, но тем не менее. Контуры противоречий, контуры разночтений тех или иных явлений, тех или иных процессов в нашем обществе очень сильно уже ощущаются… К сожалению, Украину тоже серьезно не воспринимали же сначала, что там происходит. Вот и сейчас во что это все вылилось?».
Шерзод Мажидов: «Я бы хотел отметить, что мы уже давно находимся в фарватере этой самой «мягкой силы» западных стран по Джозефу Наю. Почему? Например, потому что мы переняли их стандарты, в частности, в сфере науки. И в других постсоветских странах, главным показателем уровня преподавателей вузов и научных работников в настоящее время является публикация научных работ в журналах, входящих в базу Scopus.
Обязательно на английском языке, обязательно с применением западных методик, западного стиля оформления, а порой — говоря об общественных и гуманитарных дисциплинах — и западных идеологических построений или конструкций.
«Мягкая сила» США переживает кризис
Артур Сулейманов уверен в том, что «сегодня мы все-таки живем в эпоху кризиса «мягкой силы», когда превалирует жесткая сила. Если мы говорим про эффективность и про реализацию «мягкой силы» США, то здесь, мне кажется, на самом деле не все так безоблачно.
Американская «мягкая сила» сегодня испытывает кризис, причем системный. Сегодня уже упоминали работу Джозефа Ная и упоминали структуру «мягкой силы», которая в принципе нам известна. Это культура в американской интерпретации, это культура массового потребления. Это ценности, ценности капиталистического мира. И, наконец, это привлекательность внешней политики — строительство демократии. Если мы сравним, скажем, «мягкую силу» США в 1990-е годы и сегодня, то мы увидим, что разница-то колоссальная.
В 1990-е годы с момента распада Советского Союза становление суверенных государств — объективный контур — создавало дополнительные возможности для прокачки американской «мягкой силы», как и европейской. Сегодня мы видим, что американская «мягкая сила» стала более ленивой и скатилась к таким крайностями, как протесты, как протестные акции, протестные движения, которые в процессе должны вылиться в революцию. Это показатель слабости».
Это о чем говорит, задается вопросом Артур Сулейманов? «О том, что все эти пункты, которые составляют модель Ная, они сегодня исчерпаны. Начнем с первого пункта — культуры массового потребления. Мы видим, что сегодня, наоборот, идет регионализация многих рынков, в том числе и в Центральной Азии. Сегодня все мы уже наелись и джинсами, и фильмами и так далее. Если мы говорим про капитализм, мы видим, что, помимо капитализма, очень экономически мощно развивается Китай со своей коммунистической концепцией, развиваются институты социального кредита в Китае и так далее. Это становится тоже привлекательным.
Ну и про строительство демократии. Мы все прекрасно видим, какие беды и последствия после этого американского демократического строительства происходят в разных странах. Поэтому этот тезис, мне кажется, большинством мирового сообщества тоже отвергается, ну или как минимум вызывает определенные опасения. Таким образом, у нашего экспертного сообщества появляется возможность развенчивать вот эти самые мифы, эти сильные стороны по модели Джозефа Ная, мы можем в обратную сторону тоже отыгрывать».
И о болевых точках, на которые сегодня тоже коллеги обращали внимание, продолжает Артур Сулейманов.
«Это молодежь, и здесь я бы обратил внимание на следующее: молодежь — ведь она разная. И понимание поколенческих аспектов — это действительно сегодня ключ к реализации эффективной «мягкой силы». Молодежь поколения Z — даже она уже не самая молодая молодежь.
Уже есть поколение Альфа — которые родились после 2010 года. Поколение Z, а я уверен, что это будет касаться и поколения Альфа, уже не верит в социальные лифты. Поэтому тезис о том, что американские гранты позволяют повысить статус, решить какой-то карьерный вопрос, … может быть, этой проблемы со временем и не будет.
Очень важно понимать именно поколенческую связь, особенности каждого поколения. Ведь неспроста на Западе очень активно изучают поколение Z и поколение Альфа, потому что там и будущая элита».
Бахтиёр Эргашев: «Наиболее яркий пример успешной реализации «мягкой силы» — это всё-таки Соединенные Штаты, это надо признать. Можно соглашаться или нет с этим, но это так. Я в этом отношении больше согласен с коллегой Рустамом Бурнашевым, который говорил, что самая сильная сторона «мягкой силы» США заключается в том, что она дает готовые, понятные образы. И этим она нас ставит в оборонительное положение.
Например, они начинают продвигать нарратив: «Весь мир разделен на демократии и на автократии». И вот, мы должны оправдываться. Мы в оправдательной позиции, когда мы говорим «нет, мы не автократии». У них есть готовые нарративы, есть готовые смыслы, например, под такие дихотомии, как свобода и несвобода.
«Мы свободны, вы не свободны». Или тема коррупции: «Мы можем даже в Узбекистане разрабатывать тему коррупции, потому что у нас, в Америке, коррупция давно побеждена, Мы самые лучшие. А вот в Узбекистане коррупции так много». И ты опять в оправдательный позиции, ты оправдываешься, ты доказываешь. «У вас коррупция на самом деле таких масштабов, что мы перед ней мальчики, по сравнению с вашей коррупцией». Но это опять же оправдательная позиция.
Главная сила американской «мягкой силы» — это, наверное, предоставление готовых смысловых образов, о которых говорил Рустам Бурнашев. Уже готовых нарративов, с которыми работается очень легко».
«Ну и второе, — продолжает Бахтиёр Эргашев. — «Мягкая сила» США еще и очень оперативна. Если до 2016 года в Узбекистане, после 2005 года, мы уже почти убили внешнее финансирование наших НКО, то после 2016–2017 года у нас снова это уже возвращается и бурным цветом начинает цвести.
Если раньше финансирование в основном шло на НПО, то сейчас, я думаю, основная часть их грантов направлена на работу с журналистами, с блогерами. Это информационная политика, они очень быстро переориентировались, они начинают работать в социальных сетях, и мы получаем системность, комплексность и оперативность. Наверное, это три фактора, которые и делают «мягкую силу» США успешной.
И я все-таки с Артуром Сулеймановым поспорю. Мы — страна, которая в принципе смогла победить влияние инструментов «мягкой силы» США. Но за последние пять-шесть лет мы видим ее бурный ренессанс в Узбекистане, ее возвращение. В любом случае «мягкая сила» США реанимирована, она опять в силе, она опять эффективно работает и работает на наиболее успешном, на наиболее ключевом направлении — в направлении информационной войны, информационной политики».
Алексей Чекрыжов: «Вот, Артур Сулейманов сказал, что зачастую те нарративы, те инструменты, которые проталкиваются Западом, несколько теряют популярность ввиду современной конъюнктуры. Но приходят другие нарративы на смену, допустим, та же самая зелёная повестка, то есть зелёная энергетика — сейчас очень актуальный вопрос и для Киргизии, и для Узбекистана — это тоже инструменты, которые педалируются через Европейский союз, США и так далее.
Я согласен с Бахтиёром Эргашевым и Зариной Уметалиевой: в Вашингтоне есть даже такой мем при анализе выступлений российских лиц, публичных лиц высшего эшелона: Look at yourself — то есть «сейчас опять они начнут говорить посмотрите на себя, что там в Штатах». Есть, конечно, такое абсолютно мемное деление, которое педалируется в информационном пространстве, есть авторитаризм и есть мы — демократия, это мем, который тоже выступает нарративом, и он сейчас максимально активно педалируется, когда начинаешь говорить о том, что давайте сравним наши условия функционирования, в том числе будь это экономика, система образования, культурно-гуманитарная сфера или что-то еще. Оказывается, что либо мы наравне, либо у нас гораздо более либеральные и демократические условия. Но здесь включается вот этот мем, о котором я уже сказал, буквально завершаю на нём, который называется Look at yourself. Когда анализируются выступления общественных деятелей, журналистов и уж тем более первых лиц наших государств, когда мы говорим о том, что у нас все хорошо, это все переворачивается, в том числе благодаря лидерам мнений, о которых уже упоминали».
Россия сосредотачивается?
Рассуждает Равшан Назаров: «Мы несколько лет назад создали Ассоциацию выпускников российских вузов в Узбекистане, в той или иной степени нас поддерживает Россотрудничество. Конечно, можно было бы действовать активнее, но, с другой стороны, мы и сами тоже должны проявлять определенную активность. То есть тут в любом случае, как говорит старая восточная поговорка, «в ладоши одной ладонью не хлопают».
Киргизия и Узбекистан — это два полюса: в Киргизии очень много «мягкой силы», которая в результате дает свои плоды. Узбекистан — другой полюс, где сколько ни вкладывай, результата не будет. Сказать, что в Узбекистане очень сильны прозападные настроения среди элиты, наверное, нельзя. Может быть, это связано с тем, что среди нашей элиты большинство сделали свои деньги не за счет западных грантов, а за счет иных вариантов.
Я полагаю, что, когда говорят «нужно бороться с проявлениями мягкой силы», это неверно. Надо делать так, как делали в Киргизии. Что является главной целью цветной революции? Поссорить страны с Россией. Правильно? Правильно. А в Киргизии деньги взяли? Взяли. Попилили? Попилили. А где ухудшение отношений с Россией? Обманули Запад! Восток — дело тонкое! Это вам не Грузия и не Украина».
А Зарина Уметалиева обратила внимание на то, что «Запад внедряет в государственные структуры и поддерживает свои кадры. Но также они их внедряют и в евразийские структуры. У нас, в Киргизии, члены одной семьи могут уже думать в разных идеологических направлениях. Есть люди с советским воспитанием, у них более или менее есть еще тяга к прошлому, каким-то нашим традиционным ценностям, но тем не менее их мнение уже не превалирует.
Представители российских фондов говорят, что западные проекты имеют идеологическую направленность, а у них — больше образовательную и так далее. Тогда у меня был вопрос: а что вам мешает? Не пора ли уже перейти к формированию полноценной евразийской цивилизации, где будут заложены наши традиционные ценности, ценности, ориентированные… Поэтому уже России нужно переходить к такому полноценному проекту, как Евразийская цивилизация. И если инструменты «мягкой силы работают», в чем проблема их применить в распространении идеологии евразийской интеграции?»
«Роль России, безусловно, должна быть большой и активной и гибкой, — считает Аликбек Джекшенкулов. — Надо кардинально пересмотреть стратегию и тактику, всю работу «мягкой силы».
«Тот факт, что «Азаттык»*, финансируемый Госдепом, работает практически 30 лет здесь, — продолжил тему Таалайбек Ороскулов, — а российский «Спутник» всего восемь лет, уже говорит о многом. К слову, влияние Китая пока неоднозначно: определенной идеологической политики, как, например, пропаганда китайского образа жизни или каких-то коммунистических, может быть, ценностей, нет. Китайское присутствие в основном завязано только на экономике, в небольшой степени на образовательных проектах, а также на популяризации традиционной медицины».
Иное мнение о российской активности в регионе у Дарьи Чижовой: «Нередко дискуссия строится вокруг того, что-де Россия должна учитывать, что в евразийский дискурс нужно вкладываться, что Россия неэффективно проводит свою концепцию. У нас недавно вышла новая внешнеполитическая концепция внешней политики, а год назад вышла концепция гуманитарной политики, где понятие «мягкая сила» встречается дважды, но фактически не упоминается в контексте концепции, а лишь в контексте инструментов.
Российское видение гуманитарного взаимодействия строится совсем на других основаниях, и ожидать здесь, что мы будем занимать какие-то ниши и заниматься идеологической подготовкой, не нужно. У России к этому нет сейчас никакого интереса со стороны государственных институтов. Мы видим гуманитарное сотрудничество скорее как содействие международному развитию, которое можно использовать для того, чтобы был мир во всем мире и, грубо говоря, всем хорошо жилось. И в этом контексте не видно синергии и заинтересованности самих государственных институтов в странах Центральной Азии к регулированию этого процесса.
А ситуация с разгулом иностранного присутствия, особенно в контексте кратного увеличения финансирования не только со стороны USAID*, но и со стороны вообще огромного количества акторов, должна заставить сами страны региона задуматься: не становится ли это фактором риска для внутренних игроков?».
Дарья Чижова считает, что у России сейчас «нет предпосылок к пересмотру гуманитарной стратегии, это вообще в принципе противоречит нашему мировидению. Основной тезис внешней политики России строится вокруг невмешательства в дела государств, особенно государств-партнеров, к коим относятся и государства Центральной Азии. Но мне кажется, что экспертному сообществу стран региона необходимо задавать эти вопросы. Ведь ситуация идет к тому, что в долгосрочной перспективе, даже в среднесрочной, возникают институты, которые не контролируются, и не только в Киргизии».
Таалайбек Ороскулов: «А если здесь в Центральной Азии что-то взорвется, для России тоже будет плохо. Создать вторую Украину и другие очаги напряженности на Кавказе, в Центральной Азии нетрудно».
Дарья Чижова: «Я ни в коем случае не говорю о том, что политика России должна оставаться в гуманитарной сфере на тех позициях, на которых она есть. Это, скорее, про то, что, если мы видим, что у нас есть общие точки соприкосновения и, условно, в стране есть запрос на… Вот в Таджикистане построили пять школ — в Киргизии пришли и сказали: «Нам тоже нужны пять школ».
Что сделала официальная реакция России? Взяла и построила те же самые пять школ, заявила о строительстве всех пяти школ. И появилась синергия. И вот я скорее про то, что по работе с гражданским сектором — конкретно с лидерами мнений, с общественными организациями — изначально, первичный запрос должен исходить из страны».
У России нет «мягкой силы», продолжила Дарья Чижова, потому что «Россия не использует подход «мягкой силы» в прочтении Джозефа Ная. Но при этом есть концепция гуманитарной политики, которая строится на других основаниях. Это тоже концепция, просто она другая, она называется по-другому. И в этом плане если есть такая синергия, то она должна становиться предметом высокого обсуждения, и даже на уровне гражданского сектора.
Если мы говорим о равноправном партнерстве, то, может быть, от самого гражданского общества, от того сектора, который сейчас задавлен этим информационным pressure, давлением со стороны прозападных и западных организаций, должно быть больше инициатив? Ведь зачастую происходит немножко базар, когда коллеги предлагают поторговаться: с кем они будут в рамках политики многовекторности, кто больше предложит… Но это же не так должно работать, если мы говорим о суверенных государствах и концепциях национального развития».
Александр Князев поддержал Дарью Чижову: «Как только появился запрос в Узбекистане на российское высшее образование, так за несколько лет мы сегодня имеем двенадцать филиалов российских вузов и готовятся к открытию еще семь».
«Мы живём в эпоху не мягкой, а жёсткой силы»
К одному из главных итогов дискуссии подвел Артур Сулейманов: «Если мы сравниваем и говорим про американскую «мягкую силу», то это институты, институты влияния, институты «мягкой силы». Пришло время, и все уже говорят об этом открыто, публично, что количество не означает качество. Можно иметь один канал влияния, но прокачивать его так, что не сделают и 125 каналов. Это к вопросу о финансировании.
Следующий момент: нужно четко, наверное, понимать, кто выступает целевой аудиторией. Элиты, молодежь, которая будет в перспективе кем-то, средства массовой информации и так далее. Поколение игреков или поколение старше иксов, все мы являемся, если взять поколенческую терминологию, мы все являемся, цифровыми мигрантами. То есть мы не родились со смартфонами в руках. Современная молодежь, начиная с Z, Альфы и так далее, это уже цифровые аборигены. То есть цифра у них уже в крови, это их естественная среда, в которой они растут.
Сегодня, наверное, не хватает какой-то экспертной оценки тех или иных проектов, которые касаются мягкого влияния на те или иные государства. Что понимается под экспертной оценкой? Это не какая-то бюрократическая система, которая оценивает, ставит какие-то баллы, рейтинги. Самый главный показатель успешности «мягкой силы» и успешности такого проекта — это, во-первых, включенность субъекта в процесс и, во-вторых, постоянное возвращение, обратная связь и так далее. То есть проекты, которые сегодня реализуются, — не все они имеют значимость для укрепления двусторонних или межгосударственных региональных отношений.
Пришло время сконцентрироваться на конкретных целевых группах, на конкретных проектах, определять их продуктовую ценность, их значимость для межгосударственных отношений. Какие отношения сегодня в реализации «мягкой силы» являются наиболее продуктивными? Это отношения по сетевому принципу. Когда человек заходит в систему, затем он уходит из этой системы, но возвращается и приводит еще 10 человек: обойти эту систему он уже не может. Сетевая логика здесь наиболее четко отражает ту эффективность, которая может быть при реализации «мягкой силы».
Мы живем в эпоху не мягкой, а жесткой силы. А это значит, что есть время для того, чтобы перезагрузиться. Для того, чтобы вновь обратиться к этой терминологии, наполнить ее необходимым содержанием и, как коллеги сегодня говорили, сформулировать и реализовать действенную стратегию реализации «мягкой силы» России — и её самой, и её союзников».
* — организации, деятельность которых запрещена в России.