Мраморные дворцы, золотые статуи, роскошные отели и кристально чистая вода — Ашхабад, столица Туркменистана, производит впечатление одного из самых богатых городов на земле. В прошлом неприглядный и захолустный, буквально за 30 лет он превратился из советского местечкового райцентра в среднеазиатский Эдем. Но любопытному туристу просто так сюда не попасть. Вот уже 30 лет Туркмения считается одним из самых закрытых государств мира.
Любимый цвет президента
Еще на подлете к Ашхабаду в глаза бросается ослепительный блеск белых крыш столичной застройки. Сверкающий огнями и мрамором международный аэропорт с высоты напоминает парящего сокола. Здание, кстати, попало в Книгу рекордов Гиннесса как самое большое в мире архитектурное изображение коврового орнамента.
Все вокруг сияет золотом и хромом: обстановка выглядит даже чересчур пышной. С больших экранов поют песни юноши и девушки в национальных костюмах, на припевах они вихрем кружатся в бесконечном танце. Вокруг много людей в погонах и зеленой форме, очень похожей на мундиры КГБ СССР. С безопасностью все очень серьезно: камер на порядок больше, чем в том же московском Шереметьево, все прилетающие проходят экспресс-тестирование на COVID-19, несмотря на то что в стране официально не зарегистрировано ни одного случая заражения.
Еще на парковке возле аэропорта замечаешь странную деталь — абсолютно все автомобили ярко-белого цвета, как и здания вокруг. Электричество здесь явно не экономят. «Белый — любимый цвет бывшего президента Гурбангулы Бердымухамедова. Несколько лет назад гаишники негласно обязали всех водителей перекрасить машины под угрозой конфискации. При этом официального распоряжения на этот счет ты не сможешь найти нигде», — шепчет коллега, который иногда посещает Ашхабад.
Дорога из аэропорта до пятизвездочного суперсовременного отеля «Арчабиль» занимает около 20 минут. Сюда заселяют всех иностранных журналистов перед Каспийским саммитом. Вдоль идеальных автомагистралей — идеальные остановочные комплексы, в каждой из которых обязательно присутствует ТВ-плазма и кондиционер, белоснежные высотки, зеленые сады и позолоченные памятники.
Один из таких — 20-метровый монумент «Аркадаг» — прижизненная статуя Бердымухамедову-старшему, установленная на проспекте Багтыярлык. Величественный всадник с воздетой к небу рукой гарцует на ахалтекинском коне, над ним — порхающий голубь мира. Монумент покрыт 24-каратным сусальным золотом. Его преподнесли в подарок главе государства «от имени граждан и правительства» в 2015 году. Принимая его, туркменский лидер без лишней скромности заметил, что не мог отказаться, так как «желания и чаяния народа священны».
В этой пышной картине смущает только одно: цветущие парки, широкие проспекты и городские площади абсолютно пусты. На улицах ни одной живой души, кроме редких правоохранителей и коммунальщиков. На вопрос сопровождающие из МИД скромно отвечают: «Все на работе». За окном — почти полночь.
«Готовьте валюту»
Отель встречает гостей золотыми огнями прожекторов и блеском прозрачных стекол. Расценки обескураживают — всего 100 долларов за роскошный индивидуальный номер all inclusive. Все как в самых дорогих гостиницах ОАЭ или Катара: огромный бассейн, массажные салоны, два VIP-ресторана, сауна и ночной бар с видом на столицу. Над стойкой администрации возвышается гигантский портрет действующего президента Сердара Бердымухамедова, сына второго главы государства.
Решив перекусить и попробовать местные напитки, выбираем ночной бар. Он расположен под самой крышей отеля, отсюда открывается панорама города и пустынных горных хребтов. Сразу за ними граница с Ираном, всего 25-30 километров. Все цены указаны в национальной валюте — манатах. Его официальный курс составляет 3,5 за один доллар. Он неизменен уже много лет. Но существует и реальный рыночный — около 20 за доллар. Персонал с улыбкой предлагает воспользоваться официальным. Сомнительная идея. В этом случае за один ужин можно оставить целое состояние. В самых дорогих ресторанах Москвы нельзя встретить таких расценок.
Мы уже собирались на выход, как вдруг нас на чистом русском одергивает бармен. «Как только уйдет сотрудник госбезопасности в штатском, рассчитаем по рыночному, — говорит он. — Здесь с этим не очень строго, но лучше проявить осторожность. Готовьте валюту».
Действительно, в отеле несложно заметить одиноко сидящих мужчин, не слишком похожих на постояльцев. Их отличительная особенность — идеально отглаженные белые рубашки. Порой они присаживаются неподалеку от гостей, стараясь не привлекать внимание. Отлично знают русский и проявляют максимальную вежливость. Мне предстоит с ними встретиться еще не один раз.
Еда в баре незатейливая, но вкусная. В качестве комплимента от шеф-повара к пиву подают сыр-косичку. Это забавно, но очень вкусно. К слову, некрепкий алкоголь, несмотря на преобладающее число мусульман в стране, в Ашхабаде продается свободно. Да и в целом Туркмения производит впечатление скорее светского государства.
В гостинице есть скоростной Wi-Fi, но большинство популярных сайтов заблокированы. Twitter, YouTube, «ВКонтакте», Instagram и Facebook открыть не выходит. Впрочем, эта проблема легко решается с помощью VPN. Обычные жители покупают трафик у операторов. Мобильный интернет небыстр и жестко лимитирован, сайты с «ненужной» информацией попросту не откроются.
Еще в Туркменистане существуют семь национальных телеканалов. Один из них — музыкальный, несколько новостных. Ночью большинство транслируют лишь анимированные заставки. Российские и западные доступны через спутниковые тарелки, которые абсолютно легальны.
А вид на ночной Ашхабад завораживает: зеленеющие сады, чистые фонтаны и мраморные дворцы посреди пустыни. Над высотками неоном сверкают гигантские логотипы международных гигантов: Toyota, KIA, Samsung, Bouygues, Monument Oil. Здесь все самое большое, самое высокое, самое дорогое.
На самую высокую гору в округе ведет сверкающая тропа, там — большая смотровая площадка и канатная дорога. За окном по-прежнему ни единой души. Даже автомобили полностью перестают ездить за полночь. Мгла все сильнее опускается на город, укутывает белое в черное.
Нейтральный и подозрительный
Утром решаю прогуляться по городу. Сделать это не так просто, температура воздуха уже к 10 утра достигает плюс 45 градусов. На небе ни облачка, и под дневным солнцем город приобретает свои подлинные очертания. Не считая дворцов и правительственных зданий, это почти одинаковые белые многоэтажки до самого горизонта. На жаре мраморные плиты сереют и отдают грязным пепельным оттенком.
Беру такси и выезжаю на рынок Гулистан, или, как его называют местные, Русский базар. Едем по широким проспектам мимо правительственных зданий, вузов, гостиниц и супермаркетов. Тротуары все так же почти пусты. Редких пешеходов водители буквально игнорируют, несмотря на красный свет и переходы. Попросту не замечают, нагло не уступая дорогу.
Около здания Международного университета нефти и газа собралась группа девушек в одинаковых ярко-красных платьях до пола. Водитель объясняет, что эти наряды — студенческая форма. Такую же, но зеленую носят школьницы. Рядом стоит компания молодых людей в матово-черных пиджаках. Останавливаемся, чтобы завести разговор, но при попытке включить камеру, ребята разбегаются. На хорошем русском просят ни в коем случае не снимать ни их, ни здание вуза. На предложение о беседе отвечают аналогично, сыпля дежурными фразами.
На базаре народу заметно больше, однако все равно не наберется и сотни. Девушки в традиционных одеждах прячут лица под зонтики, мужчины в тени попивают холодный лимонад. Как только выходим из машины, пожилой дворник, подметавший бордюр неподалеку, бросает на нас холодный взгляд и хватается за телефон. Уже через две минуты к нам с двумя коллегами выбегают на встречу мужчины в белых рубашках. Они выглядят предельно серьезными.
Вежливо пытаемся узнать, чем подкреплен данный запрет. Получаем не менее вежливый, но строгий отказ. «Начальники» провожают нас к торговым рядам и начинают пристально наблюдать, следуя по пятам. Стараюсь незаметно раствориться в толпе, но получается плохо. Впрочем, отдельные кадры выхватить удается.
Ассортимент разнообразен и вполне хорош: свежие овощи и фрукты, горные травы и мед, сладости, молочка, мясо, газировка и даже местные энергетики. Ничего особенного, но все свое.
Неспешно прогуливаюсь мимо прилавков с бахчевыми. Внезапно навстречу выбегают двое молодых мужчин и начинают громко кричать на ломанном русском: «Здравствуй, дорогой гость!» Уже через секунду один из них без спроса хватает мои ладони, протирает спиртовой салфеткой и вручает огромный кусок свежей дыни. «Пробуй не пожалеешь!» Ситуация вызывает скорее недоумение, чем радость. Замечаю на себе пристальный взгляд «белорубашечника», дежурящего неподалеку. С легкой улыбкой покорно пробую угощение. Действительно вкусно.
Далее следует небольшой рассказ о «богатстве туркменской кухни». При этом мои собеседники не устают повторять, что Туркменистан — нейтральное государство. Казалось бы, причем здесь нейтралитет? Благодарю и откланиваюсь.
Подхожу к другому прилавку, за которым стоит молодая женщина. Она выглядит крайне растерянной. На просьбу поговорить и рассказать о городской жизни немедленно выпаливает, почти нараспев: «Туркменистан — многонациональная, нейтральная и гостеприимная страна! А все благодаря мудрости нашего президента». Больше ничего толкового узнать у нее не удается.
«Говорите тише»
На базаре совсем не принимают доллары, но попытки обменять валюту не проходят даром. Продавец трав и ягод, пожилой мужчина в черной тюбетейке, шепотом предлагает прогуляться за пределы рынка и купить манаты по рыночному курсу. Представляется Давутом. По дороге рассказывает, что в 1980-х проходил срочку под Владимиром, там же сдружился с местными военными. «Мы тогда все служили России, добрые времена», — украдкой говорит он.
Заходим в табачный магазин, Давут несколько минут неспешно переговаривается с владельцем по имени Сердар. После этого хозяин подзывает меня к прилавку и просит вести беседу негромко: «Я куплю всю валюту, что у тебя есть, или хотя бы несколько сотен». Столько продать я не готов, предлагаю несколько десятков, но он охотно соглашается и на это.
Завожу диалог о городской среде. Без лишних пропагандистских прелюдий, хотя и с некоторой опаской, мне рассказывают про быт ашхабадцев. В советское время столица Туркмении была покрыта густой зеленью, но после прихода к власти первого президента Ниязова большинство деревьев срубили под корень. Они остались только в садах и парках, расположенных в центральной части города. Из-за этого местность начала опустыниваться, стало невыносимо жарко и сухо.
Если верить рассказчикам, там грязно, серо и уныло. Правда, посмотреть мне на эту «красоту» все равно не дадут. «А как у вас в России дела с коронавирусом? Все так же смерти и переполненные госпитали?» — интересуется Давут. «У нас хотя официально и нет заболевших, ситуация тяжелая. У людей высокая температура и кашель, многих увозили лечиться за пределы Ашхабада. Но сейчас уже легче, около года назад было совсем страшно», — не дожидаясь моего ответа, продолжает он.
А еще здесь действительно нет четкой системы права. Многие нормы регулируются негласно, как, например, «пожелания и напутствия» президента. Идеологическая обработка хотя и смягчилась со времен смерти Ниязова, который назвал в свою честь месяцы и дни недели, но сохранила атрибуты культа личности и мифологию об «островке счастья и благополучия» посреди «жесткого внешнего мира».
Из-за пандемии страну охватили безработица и бедность, доходы населения сильно упали. Значительная часть граждан не может позволить себе даже овощи.
И это на фоне золотых статуй, остановок с Wi-Fi и мраморных исполинов, стоимостью в десятки миллионов долларов. Но, похоже, у руководства Туркменистана иной взгляд на общественное благополучие. У страны огромные запасы полезных ископаемых, особенно газа. Почти все тратят на застройку Ашхабада, не особо стесняясь упреков извне.
Зато здесь почти нет преступности и наркотиков. Коммунальные услуги стоят копейки, всего несколько долларов в месяц. Бензин по стоимости сравним с водой. Государство тратит огромные деньги на социальную сферу, хотя и получается плохо.
«СССР + Дубай»
Покидая рынок, встречаю коллег с одного из российских телеканалов. Они пытаются записать интервью хотя бы с одним прохожим под камеру — безуспешно. Местные бегут от нее, только завидев издали. Зато пропали и наблюдатели в белом.
После получаса попыток найти хоть кого-то к нам подходит пожилая дама, она не очень похожа на других местных. Черты лица указывают и на туркменские, и на русские корни. Представляется Аишей и говорит, что хотела бы поговорить с журналистами сама.
«Я родилась и выросла в Ашхабаде, но множество моих родственников живут в Москве. Несколько лет назад я получила разрешение на переезд за границу, в нашей республике до сих пор существуют выездные визы. Многие хотят уехать… Я сумела продать квартиру и покинула страну, но в скором времени вернулась по независящим от меня обстоятельствам», — рассказывает она.
Женщина выглядит очень интеллигентной, она говорит на удивительно чистом русском, акцента не слышно совсем. Говорит, что в прошлом преподавала детям. А теперь вынуждена снимать хижину за чертой города, так как лишилась работы.
«Дело в том, что я не могу улететь обратно в Москву. Формально разрешение есть, но не хватает денег на билет и взятки нужным людям. Расценки там космические. Работы у меня нет, как и у многих здесь. Я уже год безуспешно пытаюсь устроиться куда-нибудь. Живу буквально посреди мусора, вокруг бродят огромные собаки. Мне не хватает даже на еду. И таких, как я, много», — продолжает Аиша.
Спрашиваю, как сочетаются ее слова с невероятным богатством Ашхабада — золотыми памятниками и сверкающими небоскребами? По крайней мере, почему об этом не говорят? На лице женщины появляется недовольная усмешка.
Вот и разгадка. Простая и жуткая. Но больше Аиша говорить не хочет. Вопрос, почему не боится беседовать на такие темы с иностранцами, игнорирует и спешно уходит прочь. Больше никто ничего подобного в этой поездке мне не расскажет.
Мы вылетаем в Россию этим же вечером. Обратная дорога сквозь вереницу белого уже не кажется такой занимательной. Размышляю, почему причудливая смесь восточных традиций, худших советских практик и государственного пацифизма образовалась именно здесь, на бескрайних просторах пустыни Каракумы?
Дело в том, что жители Туркмении сами себя называют нацией племен. В стране до сих пор сильно разделение на малые этнические группы: йомуды, эрсары… А постсоветские диктаторы были первыми, кто фактически занялся объединением этих людей в единую нацию. Причудливая авторитарная идеология, основанная на изоляционизме, хотя и приносит страдания сотням тысяч жителей, худо-бедно оберегает страну от влияния радикального ислама.
Быть может, со временем Ашхабад откроется для всех желающих или хотя бы большинства собственных граждан. Но я, вероятно, больше никогда сюда не вернусь.
Михаил Кириллов