24 августа исполняется шесть месяцев с момента объявления руководством РФ специальной военной операции на Украине. Она и ответные действия Запада сформировали принципиально новую геополитическую и геоэкономическую реальность не только для противоборствующих сторон, но и для всего мира. Ясно, что возврата к прошлому уже никогда не будет, пишет Олег Барабанов, программный директор Валдайского клуба.
Глобальный характер вызовов, поставленных перед мировой энергетической и продовольственной безопасностью, вполне очевиден. Глобальное значение имеет и гораздо более жёсткое размежевание между полюсами силы в мировой политике.
Возврата к прошлому уже никогда не будет, даже если теоретически предположить, что стороны конфликта смогут начать в ближайшее время эффективные переговоры и прийти к взаимоприемлемому прекращению военных действий. Но и этот гипотетический сценарий вряд ли развернёт ситуацию вспять, приведёт к отмене санкций и восстановит те балансы, которые были в мировой политике и экономике до 24 февраля. Долгосрочный и устойчиво бесповоротный характер произошедших изменений вполне очевиден. Поэтому методологически будет правильно обсуждать и оценивать сейчас не просто полгода новой реальности, но именно первые полгода. За ними, несомненно, наступят и вторые, и третьи. Динамика процессов, естественно, может в дальнейшем меняться. Но её общий тренд задан всерьёз и надолго.
Каковы же итоги этого первого полугодия новой реальности? Один из них связан с гораздо более выраженной поляризацией сил в мировой политике. В первую очередь, конечно же, между Россией и Западом. Страны Запада ввели крайне жёсткие санкции против России. Россия в ответ значительно пополнила свой официальный список недружественных государств. Также страны Запада открыто поддержали стратегию, предусматривающую, что Украина должна победить на поле боя. Поставки западного оружия Украине, а также использование разведывательной информации с западных спутников для целеуказания как в морской, так и в зенитно-артиллерийской борьбе оказали своё влияние на ход военных действий. Преуменьшать его не стоит. Естественно, в своих официальных заявлениях представители западных стран постоянно открещиваются от прямого характера своего участия в конфликте.
Пресловутая «красная линия» между косвенной поддержкой и прямым участием становится с каждым новым этапом боевых действий всё более размытой.
Официальная российская позиция, впрочем, с нашей точки зрения, пока признаёт, что Запад своей «красной черты» не перешёл, поскольку заявленных в ответ ударов по центрам принятия решений не наносится. Как будет дальше, посмотрим.
Сам ход боевых действий применительно к текущему этапу также носит, на наш субъективный взгляд, ограниченный характер. Во многом он свёлся к классической артиллерийской дуэли на тактическом уровне. Этот метод в значительной степени апробировал себя в войнах прошлого столетия. Разница с XX веком, по сути, лишь в том, что сейчас эта артиллерийская дуэль дополняется элементами хайтека XXI века. Это активное использование целеуказания в реальном времени со спутников и беспилотных летательных аппаратов (по крайней мере, одной из сторон). Такое сознательное ограничение конфликта на данном этапе с фокусом только на тактической артиллерийской борьбе без постановки под удар реальных центров принятия военно-политических решений (хотя силы и средства это позволяют) тоже является его несомненной специфической особенностью. Это отличает его от других военных конфликтов, проводимых крупными державами в недавнем прошлом. Можно вспомнить операцию НАТО против Югославии в 1999 года, операцию США и их союзников против Ирака в 2003 году и ряд других. Там вопрос о сдержанности в ударах по военно-политическим центрам даже не ставился. Какой из этих подходов является более эффективным с военной и с политической точки зрения, покажет будущее, уже последующие полугодия новой реальности.
Новый геополитический разлом прошёл не только между Россией и Западом. Он затронул практически все страны и регионы мира. Выраженной позицией стран Запада в первые месяцы конфликта стал принцип – кто не с нами, тот против нас. Он проявил себя в открытом давлении практически на все крупные страны не-Запада с тем, чтобы они поддержали санкции против России. Но большинство из них отказалось это сделать, стараясь либо занять позицию равноудалённости в данном конфликте (хотя бы внешне), либо, по крайней мере, не быть замешанным в нём напрямую.
Текущий конфликт способствовал если не консолидации не-Запада, то во всяком случае его более выраженному дистанцированию от Запада, чем раньше.
Активизация дискуссий о расширении БРИКС и ШОС, произошедшая после 24 февраля, также является проявлением этого. Мы уже отмечали ранее, что именно эта дистанцированность не-Запада от Запада и стала реальным успехом России в глобальной политике в рамках новой реальности, в значительной степени плодом её дипломатических усилий и продвижения альтернативных ценностных нарративов в предыдущие годы. И внутри стран Запада по прошествии самых первых шоковых месяцев конфликта стали всё более слышными голоса в поддержку нейтральности, неприсоединения.
Но между позицией равноудалённости и открытым ревизионизмом в отношении Запада также, несомненно, есть своя «красная черта». Одним из ключевых вопросов новой реальности является то, каковы теперь пределы для ревизионизма. Есть ли страны, готовые пойти по пути России и трансформировать ординарную фронду в отношении Запада и сложившегося статус-кво в открытый военно-политический вызов? Во многом ответ на этот вопрос будет зависеть от того, как те или иные страны будут оценивать для себя успешность действий России, как в в военном плане, так и в более широком – экономическом, по противостоянию санкциям.
Сейчас, в контексте визита Нэнси Пелоси на Тайвань, ответ на вопрос о том, есть ли для него пределы для ревизионизма, должен давать и Китай. Ему приходится проходить этот тест, может быть, раньше, чем он бы этого хотел, но ускорение хода геополитического времени также является одной из черт новой реальности.
Особенностью новой реальности стал и принцип коллективной вины и коллективной ответственности всего российского общества в целом и каждого российского гражданина в отдельности, открыто постулируемый не только Украиной, но и странами Запада. Это проявилось как в санкциях, нацеленных в гораздо большей степени на общество, чем на руководство России, так и в массовых медийных нарративах. В предыдущих конфликтах такого детабуирования принципа коллективной ответственности не было. На наш взгляд, это выражено новая черта.
Ещё один аспект прошедшего полугодия связан с оценкой значимости России в мировой экономической системе. Перед началом конфликта можно было встретить полярные точки зрения по этому вопросу, как завышенные, так и заниженные («страна-бензоколонка»). Итогом же новой реальности стали явные опасения о грядущем энергетическом и продовольственном кризисе глобального масштаба, о глобальной рецессии, об инфляции и росте цен. Вне зависимости от того, как сложатся вторые, уже зимние, полгода этой новой реальности, можно, на наш взгляд, констатировать то, что в данном конфликте было, пожалуй, впервые продемонстрировано, что санкции могут являться обоюдоострым оружием. Что они могут наносить ущерб не только стране-цели, но и тем странам, которые их вводят. Вопрос лишь в приемлемости баланса этих ущербов для общественного мнения стран – инициаторов санкций.
Своё место в осмыслении новой реальности занял и вопрос о роли личности в истории. Дональд Трамп в этой связи уже открыто сказал: «При мне войны бы не было». Если экстраполировать это заявление на других политиков недавнего прошлого, то можно ли сделать предположения, что, допустим, «при Меркель войны бы не было» или «при Порошенко войны бы не было»? Фактор психологической перцепции/восприятия своего визави, априорной оценки его силы и уважения к этой силе в той системе координат, которая сложилась в сфере принятия геополитических решений, на наш взгляд, не стоит недооценивать. И в этом контексте психологических стереотипов восприятия (и их интенсивной медийной ретрансляции), тот факт, что по своему типажу Байден – это не Трамп, Шольц – это не Меркель, а Зеленский – это не Порошенко, думается, вполне мог сыграть свою роль. Это отсутствие даже не то чтобы доверия между политиками, но их априорной перцепции как «тяжеловесов» глобальной системы и привело в определённой степени к тому, что произошло.
Ценностный разрыв наложился на личностный.
Нарративы о том, что «политики уже не те», что в сегодняшнем мире уже нет Черчиллей и Де Голлей, уже нет Махатмы Ганди, достаточно часто появлялись и раньше. Это происходило вне зависимости от того, насколько соответствует действительности, и насколько вообще можно корректно сопоставлять политиков различных эпох и поколений. К тому же понятно, что такая идеализация и героизация политиков прошлого на поверку может оказаться историческим мифом. Но тем не менее если попытаться рационально объяснить этот феномен, то можно порассуждать об изменившихся условиях функционирования глобального общества, о резком росте ограничений политкорректности, трансформировавшихся в последние годы в тотальную «культуру отмены», о различных принципах рекрутинга политиков, о роли образования и культурного кругозора, в конце концов. Но так или иначе, этот фактор «измельчания» политиков (или восприятия их такими), привёл, помимо прочего, и к тому, что эффективный диалог о различных ценностях и интересах и попытках их гармонизации «с ними», «вот с этими», априори оказался невозможен. Стороны не слышали друг друга не только из-за противоположных геополитических интересов, которые они отстаивали, но и в силу ценностных различий, помноженных на межличностное восприятие.
Таковы, на наш субъективный взгляд, некоторые предварительные выводы, которые можно сделать по прошествии первого полугодия новой реальности. Первого, но, повторим, далеко не последнего. Динамика мировых геополитических и экономических процессов приобрела принципиально иной вектор и быстроту. К чему это приведёт, покажет будущее.