Казахстанские политологи всё чаще становятся частью власти и сообщающихся с ней сосудов. Если ещё десятилетие назад их на высоких должностях было раз-два и обчелся, то сегодня — пруд пруди. Только за последний месяц госаппарат прирос новым акимом со степенью доктора политических наук, а также министром и послом из числа заметных политологов. Хотя далеко не очевидно, что те, кто профессионально разбирается в политике, способны успешно применять имеющиеся знания в деле практического служения государству. По крайней мере, опыт встраивания политологов в систему власти у нас весьма и весьма неоднозначен.
На первый взгляд может показаться, что в текущей ситуации государство движется по единственно верному пути, привлекая на службу себе тех, кто науке управлять им (государством) обучался в университетах. С одной стороны, таким вроде бы не самым худшим способом оно пытается заглушить жесточайший кадровый голод на управленцев. С другой, очевиден расчет на то, что политологи во власти на отведенных им участках получат возможность применить передовые достижения политической науки и тем самым будут способствовать выведению решения управленческих задач на некий новый, более качественный уровень.
Рекрутирование политологов в госорганы – отнюдь не казахстанское ноу-хау. Такая практика довольно широко распространена в разных странах мира, начиная с Соединенных Штатов и заканчивая странами так называемого «третьего мира». На сей счет существует даже некое подобие статистики. Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что ежегодно свыше 10 тысяч молодых политологов во всем мире сразу же после окончания университетов начинают строить карьеру в правительствах разных стран. И порой применение ими на практике полученных знаний оборачивается джекпотом.
Самый яркий пример в мировой истории – 28-й президент США Вудро Вильсон, обладавший степенью доктора философии в области политологии. Он на практике реализовал свою же теорию подчинения бюрократии политикам, благодаря чему в стране были приняты прогрессивные для того времени законы, позволившие ограничить влияние крупного бизнеса на государственное управление, укрепить конкуренцию через снижение торговых тарифов, создать Федеральную резервную систему США, независимую от государства и олигархов. При Вильсоне были реализованы и смелые социальные инициативы, вплоть до национализации железных дорог и установления 8-часового рабочего дня для трудящихся. Не менее весомы его успехи и во внешней политике – именно Вудро Вильсон был инициатором создания Лиги наций, которая до появления после Второй мировой войны ООН дипломатическими методами регулировала спорные вопросы между странами и пыталась подавлять проявления военной агрессии. Словом, выступала в качестве структуры, занимавшейся обеспечением коллективной безопасности. Впрочем, главной заслугой Вильсона стала, пожалуй, разработка концепции продвижения демократии во всем мире, которая не потеряла своей актуальности даже спустя столетие и по-прежнему активно реализуется США.
Подобные примеры вроде бы красноречиво свидетельствуют о том, что политологи могут становиться «экологически чистым» топливом для политической элиты. Но если внимательно приглядеться к наметившемуся в наших реалиях тренду на их привлечение во властную вертикаль, то подобного рода «свидетельства» выглядят весьма и весьма натянутыми.
Один из создателей «Теории элит» итальянский социолог Гаэтано Моска практическим осуществлением политики называл связку политической науки и политического искусства. И если исходить из этого посыла, то наблюдающаяся сегодня в Казахстане «призывная кампания» выглядит вроде бы многообещающей. Наши политологи, сменившие вольные хлеба на гарантированный кусок колбасы, в этом плане, можно сказать, асы – они не только теоретики с академической базой, но и практики с богатым опытом. Правда, порой настолько богатым, что многое «нажитое» стесняются вносить в жизненные «декларации».
Репутация многих государственных управленцев, пришедших в систему из экспертного сообщества, заляпана некрасивыми жирными пятнами. За годы построения своих карьер они, конечно, постарались застирать их, но окончательно ликвидировать так и не сумели. Из ныне пребывающих в фаворе у власти политологов, как минимум, двое долгое время обслуживали интересы одной из многочисленных финансово-промышленных групп, правящих бал на внутриполитическом поле с середины 1990-х. Еще одного за ручку в большую политику привел клан Дариги Назарбаевой и Рахата Алиева, которому, как поговаривали, тот продолжал служить даже после своего формального исключения из орбиты влияния этой «сладкой парочки». Есть и такие, кто десятилетиями отрабатывал зарубежные гранты и пытался заставить власть и общество смотреть на происходящие в стране процессы исключительно через «соросовские очки» или сквозь призму аналогичных этому фонду структур.
Укладывалась ли их деятельность тогда и укладывается ли она сейчас в прокрустово ложе национальных интересов и национальной же безопасности? Насколько они принципиальны и независимы в своих суждениях? На сей счёт остаётся лишь строить догадки. И догадки эти, увы, не очень хорошие, поскольку в ряде случаев они до сих пор не позволяют сделать однозначный вывод, что отныне у них есть единственный «хозяин» в лице государства.
Но это только один из аспектов, касающихся пребывания политологов во власти. Другой имеет отношение к степени полезности их нахождения в системе госуправления, то бишь эффективности использования ими знаний на практике. По логике, сам факт их прихода в кабинеты власти должен способствовать построению в стране сильных демократических государственных институтов, грамотному анализу качества предлагаемых и проводимых реформ. Если прибегнуть к терминологии Екатерины Шульман, возведенной нашими либералами в ранг светоча демократии, то политологи должны уметь показать возможность альтернативного или вариативного развития той или иной ситуации. Но это, похоже, только в теории. Когда же дело доходит до практики, эти прописные истины почему-то перестают работать. Судя по тем политологам, которые сегодня являются частью власти или входили в неё на разных исторических этапах развития государства, складывается ощущение, что, оказавшись в её коридорах, они почему-то автоматически начинают терять присущие им «скиллы» и превращаются в плохие копии госслужащих, не обладающих академическими знаниями о политике и её устройстве.
За примерами далеко ходить не надо. Самый яркий из них – опыт руководства Министерством культуры, информации и спорта политологом Ермухаметом Ертысбаевым. Помнится, предложенные им скандальные поправки в Закон «О СМИ» заставили журналистскую братию взбунтоваться и потребовать от президента страны отправить горе-министра в отставку, а также писать евродепутатам разоблачительные письма о его деятельности. Доходило даже до того, что некоторые СМИ, не стесняясь, заявляли о готовности платить реальные деньги за реальный компромат на Ертысбаева…
Но не только этим своим провалом он запомнился на посту министра. По сути, именно с Ермухамета Кабидиновича, который на системной основе внедрял в сознание казахстанцев, что конкурентоспособность отечественных СМИ можно обеспечить только при массированной поддержке их со стороны государства, началось плотное подсаживание казахстанских журналистов на иглу госинформзаказа, что породило массу проблем в сфере масс-медиа, не решённых до сих пор.
Или возьмите деятельность политолога Айдоса Сарыма в казахстанском парламенте. Единственное, чем он запомнился за время исполнении им депутатских полномочий, — так это заочным «баттлом» с другим политическим экспертом да разработкой сырых и, мягко говоря, неоднозначных законодательных инициатив, направленных на противодействие детскому кибербуллингу.
Безусловно, были примеры и другого рода, когда приход политологов в большую политику давал положительный эффект. Вспомните хотя бы Марата Тажина. К нему, конечно, можно относиться по-разному, но именно он в своё время приложил руку к формированию фундаментальных идеологических основ развития нашего государства. Но политологов такого уровня у нас, увы, больше нет. А те, кто мог бы соответствовать заданной Тажиным высокой планке, не спешат принимать непосредственное участие в управлении государством. И это тоже можно расценивать как дополнительный повод для размышлений относительно целесообразности пребывания носителей политических знаний во власти.
Очевидно, что далеко не каждый даже самый профессиональный и востребованный политолог (а стоит заметить, что, допустим, тех же Сарыма и Ертысбаева профанами в своём деле уж точно нельзя назвать) способен быть государственником не только в теории, но и на практике. А вот балластом на теле государства – вполне. И хорошо, если они сами трезво оценивают свой потенциал. Совсем уж бедой, как мы все не раз убеждались, оборачивается то, когда его начинают оценивать другие.
Возможно, те политологи, которые получили высокие государственные посты совсем недавно, извлекут уроки из имеющегося негативного по большей части опыта и в условиях зарождающегося «Нового Казахстана» смогут его перемолоть. Но объективных предпосылок к этому пока что не наблюдается. Политологи во власти, с одной стороны, и вне её, с другой, были, есть и будут птицами совершенно разного полета. Помнится, как в бытность министром Ермухамет Ертысбаев признавался: «Теперь я с близкого расстояния познал, что такое система сдержек и противовесов. И все разговоры о режиме «единоличной власти», о якобы «карманном парламенте» – все это … когда был советником, то давал жесткие определения, а сейчас я министр культуры…и скажу так: это — просто некультурно». Комментарии тут, думается, излишни.
Асель Омирбек