Средняя Азия сегодня — это исламский регион, где религиозная культура гармонично уживается со светскими законами. Однако совсем недавно исламский фундаментализм был одной из главных угроз национальной безопасности и суверенитету таких стран, как Узбекистан, Таджикистан и Киргизия. С начала 1990-х именно исламисты стояли за большинством терактов, массовых беспорядков и даже гражданских войн, в которых погибли тысячи людей. Какими методами в среднеазиатских странах борются с исламскими фундаменталистами, насколько успешна эта борьба и почему, запрещая бороды и хиджабы, власти не боятся оскорбить чувства верующих — разбиралась «Лента.ру».
Учебный семестр начался для студентов колледжей и вузов Узбекистана с полицейских рейдов.
Силовики обходили аудитории в поисках тех, кто пришел в аудиторию в хиджабе или с бородой. Таким студентам предлагали привести свой внешний вид в соответствие с дресс-кодом. Отказавшихся попросту выгоняли с занятий.
Также правоохранители без предупреждения начали посещать столичные кафе, мастерские и магазины: они требовали убрать с витрин надписи на арабском, обязать сотрудников выходить на работу исключительно в светской одежде, интересовались связями бизнеса с партнёрами из стран Ближнего Востока и Северной Африки.
Вслед за кафе и магазинами полицейские пришли в мечети, где, по сообщениям прихожан, сотрудники вели с имамами «весьма жёсткие разговоры». Правда, о задержаниях, арестах или возбуждении каких-либо уголовных дел не сообщалось.
Столь внезапные и необычные на первый взгляд меры могут показаться нонсенсом в стране, где подавляющее большинство населения исповедует ислам. Однако ничего необычного в этих решениях нет.
Похожие мероприятия периодически проводят в Таджикистане, а парламент соседней Киргизии и вовсе обсуждает полный запрет ношения никабов и длинных бород.
Объединяет эти практики борьба с исламским фундаментализмом. Любой намек на возрождение радикальных движений напоминает о мрачных временах, наступивших после распада СССР, и является для властей постсоветских стран Средней Азии худшим из кошмаров.
Травмы детства
К началу XXI века почти все страны мира выработали собственные уникальные подходы к борьбе с религиозным экстремизмом. Одни последовательно укореняли светские нормы, ужесточали законы, связанные с отправлением культов. Другие, напротив, стремились инкорпорировать духовенство в систему политической власти, ситуативно обретая союзников в лице даже самых последовательных традиционалистов.
Однако перед странами Средней Азии эта дилемма, кажется, не стояла вовсе. Гражданская война в Таджикистане 1992-1997 годов, в которой правительственные силы противостояли исламистам; нападения религиозных радикалов на погранзаставы в Киргизии; теракты и изнурительная борьба с вооруженным подпольем в Узбекистане…
Прямую угрозу, исходящую от фундаменталистских течений, власти среднеазиатских стран осознали ещё на заре своей независимости. Отсюда — намерение не допустить роста радикальных настроений практически любой ценой.
В 1990-е годы возросший интерес к нетрадиционному исламу казался закономерной реакцией на безработицу, массовую бедность, миграцию, коррупцию и другие характерные черты переходного периода. Для многих религия стала некой формой социальной терапии, способом улучшить моральное здоровье и практикой обретения новых социальных связей.
Однако даже с улучшением экономической ситуации и спадом постперестроечных волнений проблема экстремизма не исчезла. Напротив, после терактов 11 сентября 2001 года в США и начавшейся интервенции западной коалиции в Афганистан она окончательно приобрела глобальный характер.
Именно с этих пор логика «религиозность — радикализм — оппозиция государству» прочно закрепилась во внутриполитическом дискурсе Таджикистана, Узбекистана и Киргизии. И, надо признать, не без оснований.
«Исламское движение Узбекистана», «Партия Исламского Освобождения», «Движение Восточного Туркестана», «Организация освобождения Туркменистана», «Объединение Адолат» (все организации признаны террористическими в России и запрещены) — далеко не полный перечень экстремистских организаций, активно действовавших на территории Средней Азии с начала 2000-х годов.
20 % составляет доля выходцев из стран Средней Азии в исламских террористических организациях Ближнего Востока, по оценке Института международных исследований Фуданьского университета (Китай)
В этой связи признаки «чрезмерной духовности» стали выкорчевывать последовательно и системно — от бород и хиджабов до коллективных молитв вне мечетей. Обоснованием такой политики чаще всего становилось «несоответствие национальной культуре».
К концу 2010-х годов стало казаться, что проблема терактов, радикальной пропаганды и риска гражданских волнений если не решена полностью, то по крайней мере взята под контроль.
Однако после того как в 2021 году американские подразделения покинули Афганистан, спровоцировав масштабный исход беженцев и активизацию «спящего» экстремистского подполья, об угрозе дестабилизации заговорили вновь.
5 тысяч выходцев из республик бывшего СССР сражались в Афганистане на стороне террористических группировок, по данным Министерства внутренних дел Таджикистана на октябрь 2022 года
Власти трёх среднеазиатских стран решили продолжить кампанию за светские нравы с удвоенной силой. Ведь к проблемам, связанным с деятельностью радикалов, прибавились новые, с которыми ни Таджикистан, ни Узбекистан, ни Киргизия попросту не способны справиться в одиночку.
Глаза государства
Контроль за религиозной жизнью в странах Средней Азии не ограничивается «дресс-кодом» и борьбой за традиционные национальные ценности.
Безусловно, на уровне государственной риторики традиционный умеренный, национальный ислам преподносится как позитивный и безопасный и противопоставляется фундаментальному, радикальному, политическому, соответственно, опасному исламу.
Однако это не мешает государству усиленно следить за религиозной жизнью даже в «правильных» мечетях, контролировать связи духовенства с зарубежными религиозными сообществами, законодательно ограничивать распространение неканонической духовной литературы.
Например, и в Таджикистане, и в Киргизии, и в Узбекистане существует практика обязательной установки камер видеонаблюдения во всех без исключения мечетях.
По замыслу властей, она должна помочь спецслужбам выявлять имамов, которые распространяют на проповедях экстремистские идеи, а также вычислять радикалов, находящихся в розыске.
Во всех трех странах, кроме того, существуют ограничения на получение религиозного образования за границей. Они действуют с разной степенью строгости: если в Киргизии местное Духовное управление мусульман попросту не выдает соответствующих разрешений, в Таджикистане несогласованное с властями обучение в зарубежном медресе вовсе карается тюремным сроком.
Правда, в реальности ограничения обходятся относительно просто: желающие приобщиться к нетрадиционным исламским течениям, например, нередко получают «знания» с помощью интернет-проповедников.
И хотя среднеазиатские спецслужбы периодически блокируют подобные ресурсы, развитие систем обхода блокировок всё чаще сводят их усилия на нет.
Основной проблемой для властей является то обстоятельство, что целевой аудиторией имамов-экстремистов всё чаще становятся таджики, узбеки и киргизы, проживающие за рубежом. Прежде всего уезжающие на заработки в Россию, где отношение к религиозности проще, а контроль за мечетями, религиозными собраниями и диаспорами существенно слабее.
80 % этнических таджиков, присоединившихся к ИГИЛ (организация признана террористической и запрещена в России), до этого были трудовыми мигрантами в России.
Как показывает практика, с точки зрения религиозной жизни такие люди чувствуют себя гораздо комфортнее в эмиграции, нежели на родине.
В России, например, не существует законов, ограничивающих ношение религиозной атрибутики или регулирующих внешний вид человека в общественных местах. Поэтому у религиозного экстремиста гораздо больше возможностей скрыться от взора спецслужб за рубежом, учитывая легкость миграции в Россию.
Косвенно эти выводы подтверждает статистика. Согласно данным Федерального агентства по делам национальностей (ФАДН), как минимум 44 процента мигрантов из стран Средней Азии предпочитают законы шариата российскому законодательству.
Это как минимум означает, что лояльность светским законам родной страны у этой части уехавших была невысокая. Вероятно, спецслужбы Узбекистана, Таджикистана и Киргизии учитывают именно это обстоятельство, ужесточая борьбу с любыми проявлениями исламского фундаментализма.
«Я неоднократно обращал внимание на наличие в наших странах спящих ячеек радикалов. Их вербовочная деятельность не прекращалась ни на один день. К сожалению, практика вовлечения трудовых мигрантов в деятельность исламистов продолжается», — Эмомали Рахмон, президент Таджикистана
«Бороды мерили всегда»
Опасности, связанные с экстремизмом в среде мигрантов, безусловно, осознают и в России, и в соседних среднеазиатских странах.
Координация в этом вопросе, равно как и борьба с терроризмом на практике, прежде всего ведется по линии Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Из вышеперечисленных республик туда не входит только Узбекистан.
При этом, пожалуй, наибольшее число рисков, исходящих от исламистского подполья, берет на себя именно Россия — хотя бы потому, что именно туда стремятся миллионы мигрантов в поисках лучшей доли.
Большинство осужденных за терроризм в России — мусульмане. А крупнейшие по масштабу и числу жертв теракты в 2000 и 2010 годах, если не учитывать событий на Северном Кавказе во второй чеченской войне, были осуществлены выходцами из стран Средней Азии.
При этом в подавляющем большинстве случаев участники террористических сообществ исповедуют или ультраконсервативный ваххабизм, или не менее ортодоксальный салафизм.
Как полагает ведущий эксперт Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ Дарья Рекеда, российские правоохранители в сотрудничестве с коллегами из Средней Азии за последние годы достаточно эффективно научились вычислять экстремистские элементы в мигрантской среде. При этом проблемы с профилактикой распространения таких идей, по её мнению, всё ещё остаются.
Нехватка государственных программ адаптации приезжих также серьёзно влияет на эту проблему, уверена она.
«Никто не встает с утра и не думает «как бы мне здорово радикализироваться». Как к этому приходят? Первое — низкие доходы, низкий уровень жизни. И второе — некачественное образование или отсутствие его вовсе. Другая проблема — диаспоры. Важно, чтобы у российских спецслужб был доступ в эти группы, чтобы отслеживать, какие процессы там происходят, и вмешиваться в случае необходимости», — уверена исследователь.
Что касается практик правоохранителей в странах Средней Азии, связанных с контролем за внешним видом и нехарактерными для региона традициями, эксперт утверждает, что они связаны, в первую очередь, с ростом религиозных настроений в целом. Если раньше в Киргизии, Таджикистане и Узбекистане всё же доминировало «светское сознание», то в последние годы отчетливо растёт популярность ислама. Эту тенденцию, например, отражает статистика, связанная с популярностью имен. В прошлом году самым популярным именем практически во всех странах региона стал Мухаммед. Хотя ещё пять-семь лет назад по популярности лидировали имена национальные.
По словам Дарьи Рекеды, всё это заставляет службы безопасности работать на упреждение. «Власть старается следить за теми, для кого ислам — это созидательная религия, описывающая мир, а для кого превращается в фанатичное стремление утвердить свое превосходство», — отмечает она.
Бороды в этих республиках мерили всегда, но теперь за проявлениями религиозности следят еще строже. Вплоть до того, что в Таджикистане, например, если делаешь интервью на камеру, а на фоне прошла девушка, которая покрыта по жёсткому исламскому канону, придётся всё переснимать. Потому что по центральному телевидению не могут мелькать кадры с такой религиозной атрибутикой, — Дарья Рекеда, ведущий эксперт Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ.
При этом Дарья Рекеда подчеркнула, что, как в России, так и в среднеазиатских странах, речь не идёт о борьбе с исламом в принципе. Но целевой аудиторией экстремистов являются именно религиозные люди.
«Обретение такими религиозными сообществами политической субъектности попросту немыслимо для среднеазиатских республик. В 1990-е они уже получили прививку от исламизма в виде терактов и вооружённых мятежей, а потому не намерены заигрывать с радикалами».