В начале сентября 2016 года в Узбекистане впервые за многие десятилетия стало по-настоящему тихо. Ислам Каримов ушёл, а с ним и эпоха, в которой всё было предопределено: кто говорит, кто слушает, кто должен молчать. В эту паузу, в эту тишину, как в воздух перед грозой, вошёл Шавкат Мирзиёев.
В публичную политику он ворвался неожиданно как для населения собственной страны, чуть ли не уверовавшего в бессмертие Ислама Каримова, так и для зарубежных аналитиков, регулярно состязавшихся в прогнозах транзита власти в Узбекистане. Оно и понятно, поскольку вплоть до августа 2016 года премьер не мелькал на телеэкранах, немногие знали его в лицо, и он ни разу не давал повода заподозрить себя в президентских амбициях. Но выбор пал именно на него.
И уже 2 сентября того же года стало ясно, что именно Шавкат Мирзиёев возглавит Узбекистан. Он лучше других знал реальное экономическое положение страны, равно и то, как его принципиально улучшить. В его способность провести необходимые реформы поверили все высшие должностные лица республики. Именно поэтому они сделали ставку на Мирзиёева, а не на кого другого.
Премьер оценил доверие, а потому не мог и не имел права упустить этот редчайший шанс, предоставленный судьбой.
Парадоксально, но избиратели, возможно, на интуитивном уровне, но больше исходя из предложенных им новаций, достаточно быстро проявили к Мирзиёеву симпатию, связав с его именем свои надежды на лучшие перспективы. Как для себя лично, так и для государства в целом.
Основной и по сути единственный кандидат на высший государственный пост (остальные, будем откровенны, добровольно выполняли функции подтанцовки) не позиционировал себя продолжателем дел «великого кормчего», а стал одну за другой выдавать идеи, направленные на улучшение жизни людей и поэтапное изменение экономической политики государства.
С тех выборов прошло девять лет. И всё это время страна учится дышать по-новому. Поначалу осторожно, оглядываясь. Потом глубже, увереннее. Сегодня уже трудно представить себе, что в столицу – Ташкент – был когда-то практически перекрыт доступ жителям регионов. Что хлопок убирали школьники, студенты, сотрудники министерств и ведомств. Что слово «регистрация» было синонимом бюрократического рабства.
Мирзиёев всё это изменил. Тихо, без громких манифестов, но системно. Иначе было нельзя. Время предъявило свои требования: либо ты меняешь систему, либо она поглощает тебя. И он пошёл на риск.
Часто за его спиной шептались, мол жёсткий, прогнозы были даже, что после Каримова будет еще жёстче!
Но вышло иначе. И в какой-то момент та самая «жёсткость» неожиданно обернулась достоинством. Мирзиёев показал, что способен брать на себя ответственность. А главное – готов меняться. За три месяца до выборов он начал открывать ранее закрытые дороги, начал слушать людей через виртуальные приёмные, начал говорить на языке, который давно уже никто не слышал из уст представителей власти, – языке изменений, языке народа.
Он не звал за собой в светлое будущее. Он просто снял напряжение, дал обществу выдохнуть. И этого оказалось достаточно, чтобы за него проголосовали 89 процентов избирателей. Не потому что поверили – потому что устали бояться.
Большую роль в том, что произошло после, сыграли те, с кем он работал и кого хорошо знал. По сути это были люди с приличной биографией, которые долго молчали, но в какой-то момент встали и сказали: «Пора». И начали работать. Это внутренняя революция без крови. Узбекистан прошёл через неё и не рухнул.
По прошествии времени всё больше осознаёшь, что те президентские выборы были для Узбекистана действительно судьбоносными, а ставка на Мирзиёева – единственно верной, обеспечивающей передачу власти без противостояния и потрясений. Вопреки расхожему на тот период мнению, будто он – классический ведомый, но не ведущий, избранный президент продемонстрировал не только политическую активность, но и свободное от стереотипов мышление, ставшее базой для реформирования всей системы государственного управления.
В международной политике у новых лидеров стран, освобождающихся от авторитарного наследия, почти всегда одна проблема – страх. Страх ошибиться. Страх показаться слабым. Страх не угодить и Востоку, и Западу одновременно. У Мирзиёева этот страх, похоже, исчез где-то на третьей-четвёртой неделе его президентства. Может быть, когда в Самарканд приехали делегации соседей – тех самых, с кем при Каримове Узбекистан находился в глухом взаимном недоверии. Может быть, когда он лично встретился с руководством Таджикистана и Казахстана – не для дежурных рукопожатий, а для серьёзного разговора. Разговора как равный с равными.
Мирзиёев с первых шагов начал выстраивать то, что в дипломатии называют «срединной линией»: не быть в чьей-то тени, но и не кричать об «особом пути» на каждом перекрёстке. Он вернул в политику логику, а за логикой пришло уважение.
Сегодня никто не отрицает того очевидного факта, что именно Мирзиёев приложил максимум усилий для нормализации межгосударственных отношений как с ближайшими соседями, так и с основными политическими игроками планеты. С ближайшими – в первую очередь. Более того, сегодня именно Мирзиёева справедливо считают локомотивом процесса консолидации стран Центральной Азии как в экономической, так и в политической плоскостях.
Самарканд стал не просто древним городом-музеем, а площадкой для встреч мирового масштаба. Кто только сюда ни приезжал: от постсоветских президентов до европейских эмиссаров и восточных лидеров. Это и есть главный успех внешней политики Узбекистана последних лет – страна, которая ещё недавно воспринималась как закрытая и подозрительная, стала важным и уважаемым собеседником.
Отношения с Россией – отдельный разговор. Сложный, тонкий, но неизбежный. И здесь у Мирзиёева сработал тот же принцип: не говорить громко, а делать уверенно.
Символический, но красноречивый факт: только Владимира Путина он пригласил к себе домой. Не Макрона, не кого иного, а именно Путина. У политиков это означает доверие в абсолюте. Это значит: ты не гость, ты друг. Может быть, это восточный код. А может – просто человеческий. В последнее верить хочется больше.
Да, курс Узбекистана – многовекторный. Да, в этом есть и прагматизм, и элемент политического баланса. Но совершенно очевидно, что Россия была и остаётся для Узбекистана особой страной. Потому что не бывает «многовекторности» в семьях. Миллионы узбекских семей связаны с Россией не декларациями, а судьбами. Кто-то там работает, кто-то учится, кто-то растит внуков. Это и есть настоящая дипломатия.
Мирзиёев понимает, что мигранты – не проблема, а ресурс. Он едва ли не первый лидер постсоветского пространства, кто не только не отмахнулся от своих граждан за рубежом, но протянул им руку. Помните, как он отправил самолёты МЧС, чтобы вытащить из снежного плена узбеков, застрявших в Казахстане? Мелочь? Нет. Это очень многое говорит не только о государственном мышлении, но и о человечности лидера.
Долгие годы слово «хлопок» в Узбекистане означало принуждение. Все шли в поле – от школьников до медсестёр. И никого не спрашивали, желает ли он туда идти. Убирали, потому что «надо». Потому что система так устроена. И все считали это неизбежным злом. И вот – система исчезла. Никто не заметил, как тихо отменили принудительный труд. Хлопок теперь собирают те, кто должен этим заниматься. А школьники и студенты учатся. Медики лечат. Жизнь, наконец, вернулась в своё естественное русло.
Это была победа здравого смысла. Потому что уважение к труду начинается с уважения к человеку. Потому что невозможно строить экономику будущего на практике, напоминающей Средневековье. Мирзиёев сделал это. Без кампаний, без телевизионного шоу, без лозунгов. Просто взял и отменил. И ничего не рухнуло. Хлопок убрали. Люди вздохнули. А страна сделала ещё один шаг в сторону будущего.
Ещё одна тихая революция – отмена фактической сегрегации между Ташкентом и провинцией. Долгие годы в столицу было не попасть. Даже купить квартиру нельзя было без прописки. Прописка – это как особое разрешение на жизнь. Не имеешь – ты чужой. Мирзиёев не стал ломать систему через колено. Он просто разжал кулак. Теперь каждый может купить жильё, где хочет, и не нарушить при этом закон.
Да, это создало сложности для местной инфраструктуры. Да, коренные ташкентцы недовольны. Но если смотреть шире – это не просто решение одной проблемы. Это признание того, что страна едина. Что её граждане равны. Что нет «столицы» и «остальных». Это не реформа, а восстановление справедливости.
Политика – не искусство безошибочности, а искусство коррекции и компромисса. Искусство слышать критику и в какой-то момент сказать самому себе: «Да, я погорячился. Надо пересмотреть». Мирзиёев, что бы о нём ни говорили, этим искусством владеет. Точнее, учится ему на ходу. Он не боится отступить, если чувствует, что столкнулся с общественным сопротивлением. И это не слабость, а политическая зрелость.
Пожалуй, одна из ключевых особенностей его стиля – это гибкость, внутренняя подвижность. Он не скован догмами. Он не боится отменять уже принятые решения, если видит, что они вызвали критику, раздражение, обострили ситуацию. Не потому что колеблется, а потому что думает. Потому что политика для него – это не сцена, где разыгрывают спектакль, а поле, где сеют и собирают урожай. Для него важно, чтобы поле не было выжжено.
Так поступает не вождь, а руководитель. Мирзиёев не идеален, но он свой, а потому понятен людям. И это не просто афористичная формула, это и диагноз эпохи, и возможный образ будущей власти, в которой допустимо ошибаться, сомневаться, останавливаться. И всё же – идти дальше.
Было бы нечестно говорить только о победах. Они есть – и их много. Но есть и проблемы. И проблемы эти становятся тем заметнее, чем выше планка ожиданий общества. Да, открылся путь децентрализации. Но насколько он реален? Пока что главы областей, городов и районов всё ещё назначаются. О перспективе прямых выборах хокимов говорят уже несколько лет, но общество ждёт, когда слова станут законом. Политические партии существуют сами по себе, выполняя функции декорации. СМИ стали свободнее, но до настоящей открытости – путь долгий и тернистый.
Он — человек, мыслящий политическими категориями. Он упрям, но это упрямство не из гордыни, а из убеждения, что ответственность – это долг. Он не играет в демократа, но и не боится демократии. Он пришёл не за славой, а за делом. И, пожалуй, это самое точное определение. Потому что единственное, что останется после каждого из нас, – это наши дела.
В истории каждого народа бывают фигуры, которые становятся ориентирами. Они не обещают рая, не штурмуют небеса, не требуют восхищения. Они просто делают шаг – и за ними начинают идти.
Мирзиёев – из таких. Он человек своего времени, который, в отличие от многих, не ушёл в демагогию, а взял в руки механизм власти и начал его перенастраивать. Не так быстро, как это могло быть. Не всегда так, как от него ожидали. Но основательно и всерьёз.
Быть может, именно это и есть новый стиль власти.
Сергей Ежков
P.S.
Сегодня, 24 июля, Шавкату Мирзиёеву исполняется 68 лет. Не знаю как сейчас, но в бытность премьер-министром на день своего рождения он регулярно брал отгул, чтобы избежать контактов с вереницей «данайцев, дары приносящих». Ислам Каримов понимал всю деликатность ситуации и особенность восточных взаимоотношений начальника и подчинённого, а потому безоговорочно принимал просьбу своего соратника.