Увеличение количества конфликтов в Центральной Азии за последние несколько лет говорит о накопленных проблемах внутри региона и неспособности части стран самостоятельно преодолевать трудности. Об этом в интервью Ia-centr.ru рассказал ведущий научный сотрудник Центра евроазиатских исследований ИМИ МГИМО, профессор СПбГУ Александр Князев.
— Кто из глобальных игроков будет углублять имеющиеся «болевые точки» и работать над расширением списка проблем в Центральной Азии?
— С точки зрения объективных потребностей развития 2023 год в странах Центральной Азии должен стать началом нового экономического этапа, связанного с адаптацией к происходящей перестройке всей мировой экономики. То, насколько она будет интенсивной и быстрой, во многом повлияет и на Центральную Азию в силу ее высоких внешних зависимостей. Но многое будет зависеть от того, какие решения будут приняты самими странами Центральной Азии, насколько они смогут использовать возникающие возможности.
Пока осознание открывающихся новых возможностей в наибольшей мере демонстрирует Узбекистан. Ташкент не политизирует происходящую конфронтацию России и Запада, а просто использует те или иные шансы для получения практической выгоды.
В то время как, например, в Казахстане больше стремятся сохранить лояльность к западным странам, будучи уверенными в том, что роль Запада в новой мировой системе международных отношений сохранится как определяющая. В отличие от Узбекистана, да и всех остальных стран региона, в Казахстане всё происходящее в мире чрезмерно политизируется.
Есть ощущение, что политика в Казахстане вообще идет где-то впереди прагматики: например, это зацикленность на европейском нефтяном рынке. Стратегический же интерес стран региона должен сегодня строиться на понимании того факта, что центр мировой экономической активности стремительно перемещается в Азию.
Все страны региона относятся к слабым государствам периферии международных отношений, это аксиома. Существенные шаги по повышению своего международного статуса лично я вижу только у Узбекистана, да и о них пока можно говорить с большой долей неуверенности.
В то же время на фоне происходящих в мире изменений элиты и экспертные сообщества в самом регионе обращают внимание на резко, по их оценкам, возросшее значение Центральной Азии. Определенный смысл в этих утверждениях есть, но в регионе заметно возрастает противостояние крупнейших игроков: Россия и Китай против Запада. А это целый комплекс угроз и рисков, старых и новых, на которые еще нужно искать ответы — и чаще всего непростые.
В целом внешнюю политику стран региона можно охарактеризовать как постоянное, желательно по возможности виртуозное «балансирование» при постоянном давлении со стороны внешних центров силы.
Реагировать на внешние вызовы странам Центральной Азии сегодня приходится в оперативном, ситуативном режиме, и здесь важно своевременное принятие нужных решений без права на ошибку.
Недавно министр иностранных дел Казахстана Мухтар Тлеуберди вполне честно сформулировал два важных взаимосвязанных тезиса: «новые вызовы усложняют проведение Казахстаном многовекторной внешней политики», но, продолжает он, в то же время «доказывают ее безальтернативность и востребованность».
Второй тезис из его тезисов я бы отнес только к среднесрочной, а то и к краткосрочной перспективе. Стратегически важным является первый: основные сложности еще впереди, и они будут только нарастать. И это относится ко всем без исключения странам Центральной Азии.
С ростом глобальной конфронтации (а она, я уверен, еще не достигла своей кульминации) стремление иметь преференции от всех внешних для региона центров силы только усилилось. И пока в целом это вроде удается, но в условиях происходящей гибридной войны России с Западом эта политика маневрирования изменила свой характер. Она стала предельно ситуативной, чрезвычайно динамичной, требующей стремительных реакций, а потому — невероятно нервной, рефлекторной.
Возможности маневрирования, многовекторности, на мой взгляд, сейчас находятся в очень хрупком состоянии и одновременно под сильным прессингом.
Ответ на вопрос «кто?» достаточно прост. Я не вижу примеров того, чтобы со стороны нашей страны, со стороны Китая или, скажем, Ирана был какой-то запрос на демонстрацию однозначной лояльности. Конечно, среди российских политиков и экспертов есть сторонники того, чтобы страны Центральной Азии — а среди них есть и союзники по ОДКБ — заняли бы односторонне пророссийскую позицию, но это частные мнения.
Думаю, для нас важно, чтобы подчеркнутая политическая нейтральность этих стран не мешала реализации общих интересов, особенно в сфере экономического сотрудничества. Ну, а уж их попадание под какие-либо санкции и вовсе нам ни к чему.
Другое дело, что США и их союзники работают над формированием максимальной, даже безоговорочной поддержки собственной политики и собственной позиции в конфликте с Россией. Их официальные лица говорят об этом откровенно и публично, говорят в Астане, Ташкенте, Бишкеке, Душанбе и в Ашхабаде.
Как реагировать на это — решать, конечно, в вышеназванных столицах. Должно же быть понимание происходящего в мире. Давайте посмотрим на Украину: Украина — это же всего лишь место конфликта Запада и России. Любая из стран Центральной Азии может стать местом конфликта Запада и России, Запада и Китая, Запада с Россией и Китаем. Весь регион может стать следующей такой площадкой.
И в этом контексте важно понимать, что все страны Центральной Азии являются объектами применения стратегий гибридной войны и технологий цветных революций.
В свою очередь, одной из фундаментальных основ для успешного применения таких стратегий является собственная объективно существующая разноуровневая конфликтогенность в странах региона, о которой мы уже вкратце говорили выше.
Повторюсь, необходима работа с причинами внутренней конфликтогенности во всём их комплексе: с социально-экономическими, межэтническими, межгосударственными, в сфере религии и т. д. Ведь снижение внутреннего конфликтного потенциала — это важный фактор защиты от внешнего деструктива. Собственно, это сущностная функция любого уважающего себя государства.
— Кто из перечисленных вами держав готов защищать Центральную Азию от самой себя и планомерно работать над снижением рисков в регионе?
— Здесь нужно посмотреть: а кому сегодня однозначно не нужна никакая нестабильность в регионе? Легко же, нисколько не лукавя, ответить: невыгодно России, невыгодно Китаю, не нужно это Ирану… Ответ прост. При этом Китай и Россия демонстрируют намерения более активно экономически взаимодействовать с государствами Центральной Азии.
Несмотря на определенные колебания из-за геополитической ситуации, устойчивость экономики Китая не вызывает сомнений, Россия также убедительно показала, что она способна сохранять достаточную стабильность. А эти российские и китайские намерения — ресурс развития для стран региона, ресурс не абстрактный, а уже работающий по многим направлениям и дающий ощутимую пользу.
— Достаточно ли у стран Центральной Азии собственных сил для противостояния растущим рискам и купирования возможных проблем?
— На этот вопрос нет однозначного ответа, да и вряд ли правомочно применять его к Центральной Азии в целом.
В 2022 году мы видели два принципиально разных, прямо противоположных друг другу варианта решения таких проблем: в январе в Казахстане и летом в Узбекистане, в Каракалпакии.
В казахстанской истории решающую роль в самом сохранении государственности Казахстана сыграло вовлечение ОДКБ, хотя местная оперативная историография уже подправляет изрядно пошатнувшийся имидж Казахстана и пытается это обстоятельство проигнорировать. Я с большим сомнением отношусь к версиям о каком-то решающем внешнем участии в этих событиях. Имеющиеся и выдерживающие проверку на достоверность факты могут свидетельствовать только о попытках внешних акторов «оседлать» эти события в своих интересах.
Сейчас, уже на фоне противостояния России с Западом, не так одномерно выглядит и интерес Запада к какой-то продолжительной хаотизации Казахстана: этот интерес разнообразен и внутренне даже противоречив.
Главное же содержание этих событий — межэлитный конфликт на фоне социально-экономического кризиса. Конфликт внутристрановой и, казалось бы, должен был быть преодолен внутренними ресурсами, но их как раз и не оказалось. То состояние, в котором находились, скажем, силовые структуры, — это не просто деморализация, там тоже царило большое разнообразие: от прямого предательства до выполнения военнослужащими своих задач.
Прибытие миротворцев ОДКБ стало поворотным моментом: условно говоря, казахстанским силовикам стало стыдно и они решили быть снова верными присяге… К слову, все последующие события, на мой взгляд, проблематику, приведшую к январским событиям, с повестки пока не снимают.
Совсем другая картинка в Узбекистане, хотя и там, мне кажется, не всё было ладно в элитной среде. Тем не менее, даже по-разному оценивая применение силовых средств, нельзя не согласиться с тем, что государственные органы, включая силовые структуры, сработали оперативно, адекватно. Быстрое купирование конфликта налицо. И, продолжая сравнение, абсолютно самостоятельно.
Наблюдая за последующими действиями Ташкента, предполагаю, что если не совсем, то уж точно надолго, кризисов в Каракалпакии случиться не должно. И решение носит комплексный характер: и в кадровой политике, в социально-экономической плоскости, в рамках конституционной реформы, ставшей поводом к дестабилизации.
И третья, совсем другая ситуация — в многолетнем конфликте в Таджикистане: между центром и Горно-Бадахшанской автономной областью. Я не считаю его исчерпанным, карательными мерами он выведен в латентную фазу, не более того. И это говорит о неспособности государства самостоятельно купировать проблему в ее долгосрочном измерении. Да и в межгосударственном конфликте между Киргизией и Таджикистаном возможности урегулирования без участия внешнего арбитра уже давно исчерпаны.
То есть везде дело обстоит по-разному, хотя есть и общее. Общим является, к примеру, энергетический кризис, из которого никто не в состоянии выйти самостоятельно.
Очень маловероятно, что страны региона самостоятельно способны устранить диспропорции на рынке труда: трудовая миграция — это теперь практически навсегда отрасль местных экономик, способная при этом стать серьезной проблемой даже неэкономического свойства. Например, в условиях пандемии и с началом антироссийских санкций 2022 года в регионе потенциальное возвращение мигрантов вызывало беспокойство.
Резюмируя: по моему убеждению, общей проблемой является качество местных элит, их способность в большей или меньшей степени действовать адекватно проблематике. К сожалению, во многих случаях эта степень чаще меньшая, нежели большая…
— Опишите самый оптимистичный и максимально негативный сценарии для Центральной Азии в случае срабатывания части описанных вами рисков?
— Давайте остановимся только на оптимистичном: это ситуация, при которой не понадобится очередная миссия ОДКБ и вообще какая-либо внешняя миротворческая миссия. Хотя, безусловно, уместно говорить именно об относительности любых оптимистических сценариев, вероятность которых находится в самой прямой зависимости от того, насколько страны региона эффективно смогут действовать на упреждение: в своей как внутренней, так и внешней политике.
— Какие новые риски и проблемы могут возникнуть в регионе через 5–7 лет и через 10–20 лет?
— Динамика современной истории такова, что пытаться прогнозировать в таком временном лаге — занятие не очень благодарное. Вообще же, я предпочитаю рассматривать будущее в рамках дискурса политического реализма: лучше уж ожидать худшего и получить лучшее, нежели наоборот.
Многие из сегодняшних рисков и проблем не будут преодолены на временной дистанции в 10–20 лет, не говоря уже о более близких сроках.
Происходящая фрагментация региона по качеству и уровню жизни может привести к каким-то новым формам конфликтов, включая межгосударственные. Кардинальным образом может измениться региональная демография — за счет массовой миграции в регион из стран Южной Азии.
В условиях идущих и близких к завершению процессов этнической гомогенизации в странах Центральной Азии будет возникать принципиально новая конфликтная межэтническая конфигурация…
Вообще, осознание этого уровня проблем должно быть важнейшей задачей в каждой стране региона. И что уж точно: к списку новых проблем добавятся и находящиеся в том числе в парадигме отношений человеческого общества с окружающей средой. Это не просто экология в ее обыденном понимании, Центральную Азию ожидает, например, дефицит водных ресурсов, в том числе — из-за сегодняшнего режима их использования.