Разгоревшийся с новой силой в последние дни прошлого года приграничный конфликт между Афганистаном и Пакистаном сразу же привлёк большое внимание. С тревогой наблюдают за происходящим в республиках Центральной Азии, для которых афганская тема является едва ли не главной в сфере обеспечения национальной безопасности. О конфликте талибов с Пакистаном и о последствиях, которые он может иметь для системы международных отношений, рассказала экс-депутат Государственной думы РФ, историк и этнолог Дарья Митина, продолжающая активно заниматься политикой. Дарья Митина является секретарем ЦК Объединённой коммунистической партии по международным вопросам и считается признанным экспертом по Афганистану.
– Конфликт Афганистан – Пакистан для многих оказался сенсацией. Почему он, на Ваш взгляд, привлёк такое внимание?
– Ну, на самом деле, он оказался сенсацией только для тех, кто вообще не следит за регионом. За последние три года можно выстроить целую историю пограничных афгано-пакистанских конфликтов, а наиболее кульминационным годом стал именно прошедший 2024 год.
Сначала было серьёзное обострение в марте, потом примерно такая же картина наблюдалась в декабре. И это продолжается сегодня. Идут нападения на пакистанские пограничные пункты и со стороны Пакистана, и со стороны Афганистана. Сегодня афганские и пакистанские талибы действуют в трогательном симбиозе. Уже много лет главная головная боль пакистанского правительства и пакистанской армии – собственные же талибы (движение «Техрик-е-Талибан Пакистан»), которые представляют достаточно внушительную силу, очень хорошо оснащённую и вооружённую, в провинциях Хайбер-Пахтунхва и Белуджистан. В последнее время пакистанские талибы получают существенное подкрепление от своих афганских собратьев, получивших всю полноту власти в Афганистане.
Два самых дискриминируемых этнических меньшинства в Пакистане – пуштуны и белуджи – имеют свои военизированные структуры. Фронт освобождения Белуджистана – это, по сравнению с Талибаном, более светское национальное движение, хотя белуджи тоже мусульмане-сунниты.
Талибан, изначально созданный пакистанскими спецслужбами (пакистанской разведкой ISI в сотрудничестве со спецслужбами США и Великобритании), теперь постепенно превращается, как это часто бывает с подобными гомункулами, в могильщика своих родителей.
– Вот многие и удивляются, что теперь они повернули оружие в другую сторону…
– Когда нам говорят, что в Афганистане пришло к власти «исконно афганское национально-освободительное движение», мне всегда смешно, потому что этому «исконному» движению, строго говоря, тридцать лет от силы. Это абсолютно искусственное образование, правда хорошо прижившееся, – ещё бы, на таких-то харчах, – и Пакистан, и Штаты, и Великобритания очень щедро вкладывались.
При Исламской Республике Афганистан афганский «Талибан» использовался США и Пакистаном для борьбы с центральной властью в Кабуле, с одной стороны, и с прочими террористическими группировками – с другой. Потом, когда «Талибан» стал сам властью в 2021 году, ситуация перевернулась: раньше афганские талибы, будучи ещё повстанческим движением, в Пакистане находили опору и поддержку, пользовались всей его инфраструктурой, получали там оружие, деньги, готовили боевиков в тренировочных лагерях, отдыхали, проводили реабилитацию своих боевиков и т.д. Сейчас в Афганистане Талибан уже сам стал властью и в союзе со своими собратьями по ту сторону линии Дюранда повернул штыки, можно сказать, против своего создателя.
– Это значит, что с ресурсами у «Талибана» проблем нет? В том числе и для экспансии?
– У власти в Кабуле и Кандагаре не какие-то нищие бессребреники. «Талибан» – очень ресурсная сила. Помимо всего того, что им осталось после республиканского Афганистана, США оставили им огромное количество вооружения. По некоторым оценкам, им досталось оружия почти на триллион долларов! И они не просто этим оружием распоряжаются, они ещё им успешно приторговывают. Это один из их весомых источников дохода. Каким-то оружием они пользуются сами, какое-то продают. В целом у них в этом плане с вооружением все нормально. Потребность в пакистанской помощи у них практически отпала.
– То есть есть возможность зарабатывать большие деньги?
– С деньгами там тоже проблем нет. Потому что Америка, как говорится, уходит, но не прощается. Расхожее мнение заключается в том, что Америка как бы вроде из страны вышла, вроде сняла с себя ответственность, в том числе и финансовую, но это совершенно не так. Есть соответствующие документы; они опубликованы и на английском, и на русском языке, их можно в сети найти. Это финансовые отчётные документы.
Официально по отчётам Соединённые Штаты ежегодно перечисляют «Талибану» (вот уже четвёртый год) порядка полумиллиарда долларов. Всё это расписано по каким-то совершенно идиотским статьям, но это чисто для отчётности. Например, – звучит, как анекдот, – поддержка женского равноправия, программа женского лидерства… Ага, это особенно для «Талибана» в Афганистане актуально…
Помимо официальных средств, которые расписываются на поддержку женского образования, киберспорт, курсы-консультации для беременных мамочек, экологию, зелёную повестку и прочее, очень много денег официально, на бумаге, направляется на разминирование территорий. Вот где Клондайк и Эльдорадо! В стране 45 лет военный конфликт не прекращается, вся афганская земля нашпигована взрывными устройствами. Это то, что финансируется официально. Но и это капля в море.
– Неофициально гораздо больше?
– Неофициально кэш в чемоданах идет лидерам талибов. Этот нал нигде не учитывается. Знающие люди пишут (оценочно, естественно), что это около 100 миллионов долларов ежемесячно. Там разные группировки во власти: есть кабульская группировка, в основном, это семья Хаккани, Станекзай, Абдул Гани Барадар и другие. Есть кандагарская группа, это сам мавлави Хайбатулла Ахундзада, его окружение, это министр обороны мулла Якуб (сын основателя «Талибана» муллы Омара) и другие.
Деньги идут широким, бескрайним потоком. В принципе, конечно, США сократили свои расходы на Афганистан, но, в целом, ненамного. А сейчас в мире турбулентность нарастает. И здесь не только афгано-пакистанские разборки – нужно еще помнить о том, что сейчас в Сирии тоже произошли значительные изменения. Пока что на солидный кусок власти претендует группировка «Хайят Тахрир аш-Шам». И значит, она сейчас будет потихонечку избавляться от так называемого балласта в виде всевозможных джихадистов среднеазиатского происхождения, которые помогали ей валить Асада. Асада свалили, и тысячи этих боевиков потянулись ближе к своим изначальным местам базирования. Многие оседают в Афганистане. Создаются новые угрозы, новые риски.
– Приходится реагировать?
– Естественно, Соединённые Штаты не будут просто так со стороны наблюдать, как Китай прокладывает транспортные пути, как строит логистические хабы, развивает китайско-пакистанский экономический коридор в рамках инициативы «Один пояс – один путь» и так далее. Им надо тоже держать руку на пульсе, даже после официального ухода из страны.
В 2020 году в катарской Дохе США заключили с «Талибаном» соглашение о поэтапном выходе. Это была не просто декларация, а подробная дорожная карта, где были подробно расписаны сроки, условия и т.д. Плюс ещё секретные протоколы, которые также составлялись под руководством спецпредставителя Госдепартамента США по Афганистану Залмая Халилзада. Эти спецпротоколы не показали, кстати, российским наблюдателям. Мы о них узнали постфактум. Договор предусматривал не только поэтапный выход и бонусы для талибов. В нём было оговорено, например, что в течение ближайших пяти лет Соединённые Штаты там построят базу. Место конкретно не указано, но, судя по всему, это всё-таки северо-восток Афганистана, ближе к Ваханскому коридору.
– Это очень интересное место, которое упоминается во всех геополитических раскладах…
– Да, это стратегическая зона, позволяющая и за Китаем присматривать, и за Средней Азией, и за севером Афганистана. Север страны – не пуштунский, там талибы не такие сильные, и они делегируют управление местным узбекским и таджикским лидерам.
На днях прошла встреча в Дохе между представителями афганского «Талибана» и США. Что там и как, мы пока не знаем, ничего не опубликовано, но информация будет постепенно просачиваться, но если талибы пойдут в отказ и откажутся размещать эту военную базу, американцы могут просто смешать фигуры на доске и сказать, мол, раз вы выходите из договора, то и мы отказываемся от всех обязательств. Поэтому, мой прогноз: талибы, естественно, кивнут головами – и американская база будет.
– А как на все это смотрит Китай?
– Китай, в принципе, очень заинтересован в том, чтобы контролировать этот самый афгано-пакистанский конгломерат единолично. Единственная страна, у которой здесь есть реальные экономические интересы, это именно Китай. Китайцы пытались начать разработку афганских недр ещё при республиканском Афганистане, но всё безуспешно, – страна была раздираема гражданской войной. Они не могли обеспечить безопасность своих рабочих, шли бесконечные убийства, кровопролитие.
Китайцы вкачали 30 миллионов долларов в Айнакское медное месторождение. То есть они его фактически купили у Кабула, но разрабатывать так и не начали. Потому что это было небезопасно, нужно было воду и все коммуникации подводить, а там стреляли регулярно. В общем, все эти деньги ушли в песок. Естественно, раз Китай уже вложился, ему нужно эти вложения как минимум отбить, а как максимум – заработать. Афганистан – это крайне богатая земля. Там вся таблица Менделеева, там есть, например, литий, который везде очень востребован. Это вторая, по-моему, в мире страна по запасам лития после Боливии. Есть железо, золото, редкоземельные металлы, чего там только нет… Но это все лежит, как говорится, в земле.
– Получается, что богатства Афганистана пока никто не разрабатывает?
– Никто их не разрабатывает, с одной стороны, из-за нестабильности, а с другой – из-за экономической неосвоенности самой территории, потому что такие разработки требуют высокого уровня инфраструктуры. Там должны быть электричество, вода, свет, все коммуникации.
У Китая есть и колоссальная транспортная заинтересованность. С одной стороны, он прокладывает свой знаменитый «Один пояс – один путь», важнейшей составной частью этого маршрута является Пакистан. Через Пакистан Китай выходит к океану: порт Гвадар находится как раз в провинции Белуджистан, в районе компактного проживания пуштунов и белуджей, о которых мы уже говорили.
Китайцы построили порт Гвадар, они его эксплуатируют и планируют дальше эксплуатировать. В любом случае это зона китайских интересов. И, с одной стороны, конечно, Китай заинтересован в том, чтобы все эти транспортные пути немножко диверсифицировать… Потому что Пакистан – страна тоже крайне нестабильная.
– О Пакистане так говорят уже не одно десятилетие.
– Пакистан – страна лоскутная, в общем-то, она создана была совершенно искусственно. Если мы обратимся к истории, то обнаружим огромный внутренний конфликт, он пока имплицитный, то есть не разгорелся вовсю, но эскалация нарастает и пакистанские власти уже не справляются со своими пуштунскими и белуджскими провинциями. В Хайбер-Пахтунхва и Белуджистане около тысячи террористических атак за год, то есть в день по три террористические атаки в этих двух провинциях. В том числе атаки не только на пакистанских солдат, полицейских и чиновников. Был целый ряд нападений на китайских инженеров и специалистов, командированных туда. Китай, естественно, выражал протест и крайнее недовольство.
– В общем, с экономическими проектами не так все просто.
– В Афганистане никакой экономики нет. В принципе нет. Кроме выращивания и продажи опиоидного мака.
– Но ведь медиа сообщали, что он в Афганистане уничтожен на 95 процентов!
– Мы очень много читаем пропагандистской ерунды. На самом деле, они уничтожили там два-три поля вокруг Кабула показательно на камеру. Пиар наше всё! А наркотрафик не сократился, а вырос. Это такой серый путь поступления валюты. Плюс ещё торговля американским оружием. А так, наркотрафик – основной источник валютных поступлений в Афганистане.
Каков наш интерес? Разрабатывать недра и получать какие-то крупные подряды на строительство нам там Китай особо не даст. А раньше такая возможность в принципе была. Но рассказы о том, что мы признаем «Талибан» и оттуда потекут золотые реки с кисельными берегами – это всё, извините меня, сказочки для идиотов.
– Но для России ведь очень важно, как тот же самый конфликт Афганистана и Пакистана повлияет на Центральную Азию. На Ваш взгляд, как ситуация отразится на пяти республиках?
– Бывшие союзные республики вступают в очень сложный период. Я уже сказала, что вся террористическая масса, которая долгое время воевала в Сирии, в Афганистане, сейчас, в связи с общей турбулентностью, общим переформатированием расклада сил в регионе, будет постепенно возвращаться домой. Сфера приложения усилий у неё теперь здесь огромная, об этом надо думать. Президент Таджикистана Рахмон категорически против каких-то официально оформленных отношений с талибанским правительством, потому что ничего хорошего, кроме зла, он от «Талибана», естественно, не ждёт и не видит.
Все эти годы талибы регулярно нападали на пограничные посты, убивали пограничников, коммерсантов на границе и т.д. Все рассказы наших говорящих голов о том, что «Талибан» – это якобы внутриафганское национальное движение, которое не интересуется внешней экспансией, не имеют никакого отношения к действительности. «Талибан» много лет был неспособен на какую-то внешнюю экспансию, потому что сам он был оппозицией, не обладал ресурсами, вооружением и так далее. Сейчас у них всё это есть. И что им мешает? Есть статистика: сотни террористических атак на погранпосты на таджикской границе буквально за год. Узбекистану чуть больше повезло, потому что там очень маленький кусочек границы со стороны провинции Балх. А Таджикистан – это почти полторы тысячи километров границы плюс тысяча километров границы с Туркменией. Но если в Таджикистане стоит наша 201-я, то в Туркменистане ничего нет, а собственная армия там церемониальная. Туркменистан – это огромная пустынная равнинная территория, и страна находится в зоне высокого риска.
Узбекистан почему-то из ОДКБ вышел, не объяснив причины. Россия пытается его убедить вступить обратно. Туркменистан предпочитает существовать очень обособленно, изолированно, а более-менее интегрирован во все коллективные структуры безопасности только Таджикистан. Я не уверена, что если действительно начнется какой-то серьёзный замес, то обеспечить безопасность границ среднеазиатских республик будет так просто.
– То есть получается, что вот такая локальная ситуация может вызвать очень серьёзные события в макрорегионе?
– Весь мир видел, что в Сирии мы не смогли фактически помочь Асаду. В мире всё это чётко срисовали и запомнили. Россия сейчас отвлечена на другие фронты, поэтому нам трудно брать на себя союзнические обязательства больше того, с чем мы сейчас связаны.
Нужно не забывать ещё об одном. Талибы начинают Пакистан выводить из себя, а это, напомню, страна, обладающая ядерным оружием. Есть страны, для которых слабый центральный аппарат является великим благом. Вот, например, Афганистан. Там слабый кабульский аппарат управления, и он всегда был слабый, что при талибах сейчас, что при Исламской Республике до этого, что при талибах в 90-м году, что при моджахедах, что при коммунистах в 70−80-е годы. Принято говорить, что центральная власть в Афганистане обычно ограничивается Кабулом и его окрестностями. Для Афганистана как для государства такая административная рыхлость была как раз на пользу. Афганистан веками как был на карте, так и остаётся, ни одна внешняя сила не могла его захватить и подчинить. А есть страны, для которых слабость центрального управления – это смерть, и Пакистан тому наглядный пример. Две провинции, Хайбер-Пахтунхва и Белуджистан, в любой момент могут запросить, допустим, национальной автономии или даже независимости. Кстати, в последнее время пакистанские талибы и белуджистанское сопротивление очень здорово координируются между собой. Раньше каждый сам в своем соку варился, а сейчас между ними очень согласованное и эффективное сотрудничество наблюдается.
Это давно заметили спецслужбы: у них синхронные террористические атаки, они координируются. И плюс ещё серьёзное подкрепление в лице афганских талибов, которые сейчас представляют собой ресурсную силу, ресурсную власть. И вполне гипотетически возможна такая ситуация, что соберется в один прекрасный день какая-нибудь большая пуштунская Джирга, например, в Южном Вазиристане, или в афганской провинции Хост, или в провинции Пактика, неважно, в одной из пограничных провинций хоть Пакистана, хоть Афганистана, и может провозгласить создание Пуштунистана, например. И что будет Пакистан с этим делать? Ядерную бомбу туда кидать? В принципе, если вдруг талибанская пассионарность выйдет за какие-то конвенциональные рамки, то единому Пакистану может прийти каюк.
– Почему?
– Потому что он их не удержит, тем более что это не такие уж маленькие провинции. Они огромные по размеру территории. Не такие большие по численности населения по сравнению с общим населением Пакистана – 13 миллионов плюс 25 миллионов, получается. Но около 40 миллионов – это и так огромная цифра! Что касается территории, то это половина Пакистана вообще! Если они каким-то образом отделятся или объявят об автономии, то можно сказать, что Пакистану пришёл конец. В том виде, к которому мы привыкли, его больше не будет. А на едином Пакистане пока что, напомню, завязано множество китайских проектов. Вообще, КНР Пакистан патронирует очень сильно.
– Нам остается только наблюдать…
– Мы пока что в роли наблюдателей и находимся. Американцы нас отстранили от всех переговорных форматов, вытеснили со всех переговорных площадок. Раньше мы были там фактически наравне с американцами. Ну, может быть, наша роль была более второстепенна, но мы там были активными игроками, имели голос, и к нам прислушивались. Но за последние четверть века мы фактически растеряли все влияние в регионе, ничего туда не вкладывали, полностью уступили лидерство американцам. С Пакистаном всё тоже сложно, потому что это в историческом плане крайне недружественная нам страна.
– Потому что мы всегда были с Индией?
– Мы всегда были, во-первых, в союзнических отношениях с Индией. Во-вторых, Пакистан сотрудничал с Соединёнными Штатами, был всегда их форпостом в Южной Азии. Это была такая цепная собачка американских спецслужб, поэтому откуда взяться добрым отношениям… Единственный просвет был при Бхутто, но это был очень непродолжительный период, и судьба семьи Бхутто известна. Опереться на Пакистан мы не можем, геополитические расклады, увы, совсем иные. С Афганистаном российская власть не смогла выстроить отношения, когда там была исламская республика, под странным предлогом, мол, власти в Кабуле – американские марионетки.
Однако республиканские лидеры неоднократно проходили через выборы. А кто такие талибы? Их в первый раз американцы привели за ручку в дворец Арг в 1996 году, и точно так же в 2021 году им власть вручили американцы.
– Но все больше говорят о том, что с талибами пора установить нормальные взаимоотношения…
– Талибы – гораздо большие американские марионетки и большие американские ставленники, чем те же Ашраф Гани и Абдулла Абдулла, с которыми мы непонятно почему не захотели выстраивать нормальные отношения. А теперь мы всем рассказываем, что с талибами подружимся. С людоедским режимом террористической группировки, силой захватившей власть. Зачем? Может, есть какой-то экономический профит? На самом деле, ни рубля взаимовыгодных отношений у нас с ними нет, несмотря на то, что они активно к нам катаются на всякие инвестиционные форумы в Санкт-Петербург и Казань. Зато есть большая гуманитарная помощь. Мы им отправляем гуманитарную помощь по линии ООН и в рамках жестов доброй воли. Посылаем ГСМ, пшеницу, помогаем безвозмездно. Вот и вся экономическая история любви. Мы этого хотели?
Беседовал Владимир Кузменкин