Активная государственная пропаганда по возвеличиванию Тамерлана, развернутая в Узбекистане, наводит на мысль о комплексе неполноценности, свойственном власти, сделавшей хромого средневекового диктатора своим национальным фетишем. Плюс об абсолютном презрении к народу, на руководство которым эта власть претендует.
Государственная символика Узбекистана, произведения монументального искусства, появившиеся в республике за годы независимости, весьма специфичны, но в то же время абсолютно точно отражают истинные предпочтения тех, кто их выбрал, утвердил и приказал считать единственно правильными.
Начну с памятника великому хромому, установленному в центральном сквере Ташкента. Так вот, до революции на этом месте был памятник первому генерал-губернатору Туркестанского края Кауфману. Позже генерала сменил генералиссимус, а его – после непродолжительного временного перерыва – голова Карла Маркса, словно умышленно отделенная от тела и водруженная на десятиметровый гранитный кол.
После выхода Узбекистана из состава СССР на сессии Верховного Совета встал вопрос о замене национальной символики и поиске местного эквивалента Владимиру Ленину. Ислам Каримов предложил личность Темура, вошедшего в историю в качестве неординарного полководца и собирателя империи. Робкие попытки депутатов того времени выдвинуть на роль символа другого великого тюрка, ученого и мыслителя Улугбека, успеха не имели. К тому же, Улугбеку, как известно, отрубили голову конкуренты на власть, а это, по мнению Георгия Грабового, обслуживающего тогда президента суверенного Узбекистана, косвенно могло сказаться на жизни узбекского лидера.
Хромой оказался предпочтительнее и был утвержден большинством депутатов. Естественно тут же встал вопрос о создании памятника Амиру Темуру. Именно так, поскольку Тамерлан (железный хромец) как-то уже не вписывался в амбициозные планы новой узбекской власти.
Готового памятника, естественно не нашлось, но кто-то из парламентариев того периода услужливо вспомнил, что на задворках ташкентского скульптурного комбината несколько лет пылится памятник борцам с басмачеством, заказанный Джизакским областным комитетом коммунистической партии, но в силу сложившихся обстоятельств (долой все, что при Советах), так и не установленный при въезде в область.
Послали гонца, который подтвердил наличие боевого коня в глине с восседающим на нем красноармейцем в буденовке с шашкой наголо. После непродолжительных консультаций специалисты от культуры и скульптуры сообщили Исламу Каримову, что можно быстро и без особых хлопот сделать из красноармейца вождя всех тюрков. Переделки, дескать, будут минимальны: вылепить лицо Темура образца антрополога Герасимова, заменить гимнастерку – на средневековые доспехи, а буденовку – на соответствующий шлем.
На том и решили, после чего скульпторы и архитекторы принялись за работу. Правда, по ходу творческого процесса возникли проблемы нравственного порядка. Дело в том, что конная скульптура должна была быть установлена на высоком постаменте, и люди, подошедшие к памятнику вплотную, видели бы не столько суровое лицо средневекового мародера, сколько внушительные гениталии его боевого друга. Наиболее рьяные депутаты, открестившиеся от коммунистических идеалов и теперь отстаивающих вечные ценности ислама, заявили, что смотреть на это безобразие, значит не уважать целомудрие всех правоверных. «Подойдет женщина, поднимет голову вверх и что она увидит?»
Депутаты, выслушав аргументы в пользу кобылы, как говорят, мысленно поднимали глаза к небу и, мгновенно смутившись и покраснев, тут же опускали их вниз. Ханжество победило, и первое время Тамерлан восседал на кобыле, а не коне.
Однако торжество оппозиционеров от целомудрия было недолгим. Кто-то подсказал Исламу Каримову, что новоявленный символ нации не мог воевать на кобыле – товарищи по оружию не поняли бы. Вопрос о гениталиях, таким образом, возник вторично и был однозначно решен в пользу боевого коня.
Однако опять возник вопрос, где взять и как установить, чтобы смена пола соратника Тамерлана не привлекла излишнего внимания любопытных. Рассказывают, что для скорейшего решения поставленной задачи кто-то из приближенных предложил использовать гениталии коня Фрунзе. Этот памятник находился в скверике напротив Ташкентского педагогического института. Статичный и упитанный конь с восседающим на нем таким же статичным и хорошо упитанным Фрунзе. Новая власть его быстро снесла, как ужасное напоминание «о насильственном присоединении Узбекистана к Советскому Союзу».
Идею отвергли с порога, но только в виду внешней несоразмерности коня пролетарского военачальника с тем, на котором сидел Тамерлан. Поручили скульпторам быстро и качественно изготовить недостающий фрагмент, что те и сделали.
Но не все были довольны назначением Тамерлана на роль национального символа узбеков. Против высказались представители Хорезма, поскольку помнили из истории, что железный хромец уничтожил их родину, приказав вырезать всех их соплеменников до седьмого колена. Бунт на корабле тогда удалось погасить, а несколько лет спустя, специально для хорезмийцев, услужливые узбекские ученые нашли в анналах истории другого средневекового бандита, Мангуберди. Его вскоре и увековечили в бронзе в столице Хорезма, Ургенче…
Так почему Ислам Каримов предпочел Тамерлана, а, к примеру, не более просвещенного Улугбека, чьей уникальной для своего времени обсерваторией и научными исследованиями страна по праву гордится до сих пор? Думаю, не только потому, что Улугбеку отрубили голову. Скорее, здесь сработала внутренняя сущность бессменного президента Узбекистана, в основе которой жесткий диктат и силовое разрешение возникающих проблем. Не исключено, что и сегодня Ислам Каримов искренне считает, что всё, чего достиг великий хромец, было реализовано только потому, что он стоял над народом. Жестоко подавляя любое неповиновение, любую оппозицию, как бы сказали сегодня.
Если предположение действительно верно, то все, что происходило в Узбекистане, происходит в этой стране сегодня, и будет происходить завтра, абсолютно логично и изменений не претерпит.
Вдумаемся в еще одну закономерность – собирательные образы, исторические фигуры, запечатленные в большинстве памятников средневековым тюркам, так или иначе вошедшим в местную историю, простите за двусмысленность формулировки, «сидят». В Ташкенте «сидят» Беруни, Скорбящая мать, Счастливая мать, а «стоит» только Алишер Навои и Александр Пушкин. (Памятник последнему был создан задолго до независимости).
Чем не символика, чем не исподволь отраженное желание власти подмять под себя людей?
Так называемая «Счастливая мать» с младенцем на руках (по инициативе Ислама Каримова скульптура недавно установлена в самом центре Ташкента на площади Независимости – Мустакиллик) вообще сидит под громадным глобусом, на котором, кроме Узбекистана других стран нет вообще. Ощущение, что глобус, того и гляди, рухнет на женщину с ребенком всей своей многотонной массой.
Но даже не это главное. Человек, наивысшая ценность которого зафиксирована в Конституции Узбекистана, находится внизу, а не вверху. Родное отечество на него, образно говоря, давит.
Примечателен в этом плане и монумент, установленный в центре упоминаемого в этом материале Ургенча. По замыслу архитекторов, он, видимо, должен олицетворять триединство властей.
Допускаю, но вот, что настораживает: кольцо на высоте пятнадцати метров поддерживают три стеллы, выполненные в виде лезвий восточных кинжалов. Надо полагать, один кинжал – законодательная власть, второй – исполнительная и третий – судебная. Глядя на это произведение узбекских архитекторов, утвержденное на высшем государственном уровне, вновь и вновь ловишь себя на мысли, что власть, сама того не желая, позиционирует себя в монументальном искусстве …
Если говорить о Государственном Гербе Узбекистана, то и он настораживает своей спецификой. В центре Герба изображена птица Хумо, которую почему-то принято считать птицей счастья. На самом деле это, мягко говоря, не совсем так.
Тюркско-персидские легенды описывают Хумо как хищную кровавую птицу, которая караулила караваны, нападала на купцов и отбирала у них товар. Этакий аналог Соловья-разбойника из русского эпоса, но никак не символ счастья и благополучия.
Счастье и благополучие придумали лет пятнадцать назад, не отягощенные знаниями партийные работники, быстро открестившиеся от коммунистов. Не особенно совестливые историки, еще недавно писавшие диссертации на тему «Историческое значение советской власти для становления народов Средней Азии», тут же подыскали соответствующую «документальную» мотивацию нового государственного символа. (Если бы зарубежные бизнесмены, хлынувшие в Узбекистан в начале девяностых годов прошлого столетия, более тщательно отнеслись к тиражируемой в этой стране символике, они бы не рискнули размещать в республике свои капиталы).
…По сути, Тамерлан, Хумо, «сидящие» матери и мыслители, иные графические или скульптурные фетиши, на уровне подсознания отражают программные намерения власти во всех, без исключения, сферах жизни.
Впрочем, можно сказать и иначе: избранная Узбекистаном символика, как это ни прискорбно, в существенной степени предопределила его путь развития.
Тот, который при любом стечении обстоятельств, все равно будет проходить по обочине цивилизации.
Не пересекаясь с нею, и в лучшем случае, довольствуясь тем, что на эту обочину выбросят…
Сергей Ежков