Нынешнее военное противостояние России и Украины, конечно же, не является стандартным этническим конфликтом: этнические украинцы и этнические русские сегодня воюют по обе стороны линии фронта.
Вопреки бытующим в Москве представлениям, радикальный национализм — не единственная и даже не главная движущая сила упорного украинского сопротивления. Это противостояние тем более нельзя считать религиозным конфликтом, подобным многим столкновениям на Ближнем Востоке: и Россия, и Украина давно являются светскими государствами, и значение происходящего религиозного возрождения в обеих странах не стоит переоценивать. Это и не классический спор о границах, хотя нерешенные территориальные вопросы остаются серьезным препятствием на пути достижения любого мирного урегулирования между Москвой и Киевом.
В конечном счете, в основе нынешнего конфликта лежит несовместимость очень разных способов организации общественной и политической жизни внутри двух стран, которые вместе когда-то составляли ядро советского универсума. Это в не меньшей степени принципиальное и, если так можно выразиться, вполне антагонистические противоречие между двумя взглядами на современную международную систему и на мир в целом; перед нами два противоположных представления о том, что правильно и что неправильно в этой жизни, что справедливо, а что нет, что следует считать законным, а что надо рассматривать как незаконное. Это также решительное расхождение в фундаментальных вопросах о природе, источниках легитимности и критериях эффективности государственной власти.
Едва ли кто-то станет утверждать, что Украина уже стала образцом либеральной демократии западного толка. Но нельзя не видеть, что страна настойчиво движется в этом направлении — пусть медленно, не всегда непоследовательно, с неизбежными неудачами и отступлениями. Россия, в свою очередь, отнюдь не является образцово показательным азиатским или европейским авторитарным государством. Но она все более последовательно отходит от либерально-демократической модели, по крайней мере, на протяжении последних двух десятилетий.
Украинское общество пытается организовать себя, следуя принципу «снизу-вверх», в то время как в основе российской социальной и политической организации лежит принцип «сверху-вниз». С момента обретения Украиной независимости в 1991 году в Киеве сменились шесть президентов, причем каждый из них добивался власти в ходе несомненно конкурентных, не всегда предсказуемых, а иногда и очень драматичных выборов. Россией в эти три десятилетия управляли только три главы государства, и каждый новый лидер тщательно отбирался, последовательно готовился и долго опекался своим предшественником.
Наверное, историки, культурные антропологи и социологи еще долго будут спорить о причинах столь стремительного расхождения двух крупнейших осколков советской цивилизации и о возможных траекториях дальнейшей эволюции каждого из них. На данный момент, однако, приходится констатировать, что принципиальная несовместимость двух моделей социальной организации не только обернулась ужасающим братоубийственным военным противостоянием в самом центре Европы, но и в значительной мере диктует логику поведения сторон в этом историческом противостоянии.
Подбор управленческих кадров и организация государственной пропаганды, политическая мобилизация населения и планирование военных операций, взаимодействие с друзьями и общение с противниками — во всех этих и во многих других областях две конкурирующие постсоветские модели проходят через то, что можно обозначить как социально-экономический и политический краш-тест (аварийное испытание или испытание техники на столкновение). Результаты теста, по всей видимости, будут иметь долгосрочные последствия, выходящие далеко за пределы России и Украины.
В Киеве могут возразить, что условия приводящегося краш-теста явно несправедливы: Россия больше, богаче и в военном отношении заведомо мощнее, чем Украина. Но, с другой стороны, Украина пользуется широким международным сочувствием и практически неограниченной военной, экономической, гуманитарной и разведывательной поддержкой со стороны Запада. Россия, при всех своих объективных преимуществах, может рассчитывать только на себя и сверх того подвергается давлению все более масштабных санкций.
Запад во многих отношениях оказался непосредственным участником происходящих событий, а потому и западные модели социальной организации проходят сегодня через свой краш-тест, пусть и не в том жестком формате, который достался Киеву и Москве. Многие российские эксперты любят утверждать, что именно массированная западная военная и иная помощь и является единственной причиной, по которой Украина до сих пор не рухнула и не капитулировала. Но эта логика мало что объясняет в вопросе об источниках мотивации украинского общества. Вспомним, к примеру, Афганистан, где вся долгосрочная масштабная военная и иная поддержка со стороны Соединенных Штатов и их партнеров не помешала неудержимому наступлению талибов и быстрому падению режима президента Ашрафа Гани в Кабуле. Конечно, сравнивать Украину и Афганистан не вполне корректно, но политические реалии, на наш взгляд, более чем очевидны: в то время как афганцы в 2021 г. не были мотивированы упорно воевать за свою страну и за свои ценности, у очень значительного числа украинцев в 2022 г. такая мотивация явно имеется.
Ставки в проходящем испытании двух моделей на прочность вряд ли могут быть выше. Речь идет не только о будущем России и Украины, но и о перспективах развития международной системы, и о базовых параметрах нового мирового порядка. Более того, речь идет том, что вообще уместно вкладывать в понятие «modernity» (современности) и, следовательно, о том, на каких фундаментах государственные деятели начнут выстраивать предпочтительные национальные модели социально-политического развития в ближайшие десятилетия. Таким образом, борьба сегодня идет не только за Изюм или Северодонецк, но и за умы и сердца тех будущих политиков, которым предстоит строить новый мир.
Можно предложить, как минимум, три сценария того, как закончится военная спецоперация России на территории Украины, где каждый результат имел бы огромные геополитические последствия.
Если бы Москва решительно проиграла в этом эпическом противостоянии, мы, вероятно, увидели бы возрождение в мировой политике «однополярного момента» начала века — несмотря на несомненную оппозицию такому развитию со стороны Пекина. Если Украина может быть «незавершенным делом» для Владимира Путина, то место России в мировой политике, несомненно, остается таким же «незавершенным делом» для многих политиков на Западе. Убедительная победа Украины позволила бы, наконец, решить задачу, над которой Запад безуспешно бился более тридцати лет — «приручить» и «одомашнить» посткоммунистическую Россию. А решение данной задачи, в свою очередь, позволило бы Западу резко усилить давление на Китай, который в такой ситуации оставался бы единственным серьезным препятствием для установления глобальной либеральной гегемонии и наступления долгожданного «конца истории».
Если бы конфликт закончился пусть несовершенным, но взаимоприемлемым политическим компромиссом Москвы и Киева, а также России и Запада, то окончательный исход столкновения российской и украинской моделей развития был бы в очередной раз отложен. Принципиальная конкуренция между двумя моделями социальной организации, несомненно, продолжилась бы, но в менее жестком режиме. Образно говоря, вместо лобового столкновения мы увидели бы продолжение спора Москвы и Киева на гоночном треке. За далеко не идеальным (и, вполне возможно, временным) компромиссом между Западом и Россией мог бы последовать более важный и более фундаментальный компромисс между Западом и Китаем. Если какая-то договоренность западных лидеров с Владимиром Путиным все еще возможна, то последующая договоренность с Си Цзиньпином стала бы ее логическим продолжением. Разумеется, сделка между Китаем и Западом потребовала бы от сторон значительного времени, энергии и политической гибкости. Но итоги сделки изменили бы мир, включая реформирование мирового порядка с серьезными подвижками в системе ООН, модернизацию архаичных норм международного публичного права, перестройку МВФ, ВТО и других многосторонних институтов.
Если предположить, что конфликт на Украине в обозримом будущем вообще не завершится никакими договорённостям и продолжится в уже знакомом алгоритме «эскалация — истощение сторон — шаткое перемирие — накопление сил — новая эскалация», то он вполне может оказаться катализатором окончательного распада современной международной системы. Неэффективные глобальные и региональные международные институты окончательно утратят свою роль в мировой политике, произойдет резкое ускорение гонки вооружений, начнется цепная реакция распространения ядерного оружия, начнут множиться региональные конфликты, расцветет международный терроризм. Такие изменения приведут к общей нестабильности и даже к хаосу в предстоящие годы, и только много позже через эту нестабильность и хаос начнут пробиваться ростки нового мироустройства.
Оценить вероятность любого из трех сценариев крайне сложно — слишком много независимых переменных может повлиять на динамику военного противостояния. Но можно, по крайней мере, говорить о предпочтительном варианте завершения конфликта. Как представляется, с точки рения перспектив будущего миропорядка таким вариантом является достижение пусть очень несовершенного, но устойчивого политико-дипломатического компромисса, при котором каждая из сторон, вовлеченных в конфликт, смогла бы заявить о своей «победе».
Другие варианты либо надолго заблокируют крайне необходимые структурные изменения мировой политики, либо приведут к очень резким и неподготовленным переменам; в обоих случаях политические риски для всего человечества будут экспоненциально множиться. Если итогом нынешнего кризиса станет постепенный, относительно упорядоченный и по возможности ненасильственный переход к более стабильному миропорядку, то это будет означать, что жертвы нынешнего трагического противостояния были не напрасны.
Андрей Кортунов, К.и.н., генеральный директор и член Президиума РСМД, член РСМД