Басмачи как прокси-войска Британской империи
Игра теней на южных рубежах Советской России
«Если мы не будем влиять на события в Средней Азии, события в Средней Азии начнут влиять на нас», — так в 1919 году выразился один из британских политиков, участвовавших в обсуждении стратегии на южном фланге постимперской России. Эти слова как нельзя лучше характеризуют отношение Британской империи к басмаческому движению — вооруженному сопротивлению, вспыхнувшему на территории бывшего Туркестана после прихода Советской власти.
После Февральской и Октябрьской революций 1917 года большевистское правительство фактически унаследовало обширный, но слабо контролируемый регион — Туркестан. Революционные потрясения, ликвидация Хивинского и Бухарского ханств и приход новых порядков вызвали ожесточенную реакцию у части местной элиты, прежде всего духовенства и племенных лидеров.
Так зародилось басмаческое движение — от слова basmach, буквально «налетчик», позже переосмысленного как борец за свободу. Оно опиралось на исламскую риторику и лозунги джихада против «неверных большевиков», но, как заметил Михаил Фрунзе: «Идеология басмачества кочует между феодальной реакцией, национализмом и прямой агентурной работой английских консулов».
В годы Гражданской войны Россия ослабла, и британская разведка увидела в Средней Азии не только буфер, но и плацдарм. Как писал историк Александр Шишов, «в 1918–1922 годах британская миссия в Мешхеде [Персия] координировала контакты с антисоветскими элементами в Туркестане и Бухаре, используя пути контрабанды оружия через Афганистан».
Главной фигурой, олицетворявшей вмешательство, стал Энвер-паша, бывший османский военный министр. В 1921 году он прибыл в Бухару под покровительством афганского эмира и при негласной поддержке британской миссии в Кабуле. Как писал советский разведчик Яков Блюмкин в донесении, «Энвер открыто заявляет, что ведет борьбу не только с Советами, но и за создание великого тюркского халифата при поддержке англичан».
Оружие, золото и поддержка
По данным архивов ОГПУ, через Афганистан и Персию к басмачам регулярно попадали винтовки системы Ли-Энфилд, патроны, а также британское золото. Один из докладов военного разведчика Литвинова от 1922 года сообщал: «Начиная с весны, через афганские перевалы на территорию Бухары поступает в среднем 4 каравана в месяц с оружием и боеприпасами английского производства».
В Кабуле и Кандагаре действовали представители британской разведки, снабжавшие басмачей и координировавшие их действия.
Противоречие между идеологией и выгодой
С одной стороны, Лондон дистанцировался от антисоветской риторики басмачей, называя ее «локальной реакцией на радикальные реформы», но на практике поддерживал ее логистически и политически. Газета The Times в 1920 году прямо писала: «Нам не следует допустить большевистского влияния у границ Индии, даже если для этого придется иметь дело с силами, далекими от идеалов демократии».
В реальности же басмачи, как политическая сила, были разрозненны, не имели единого командования и часто становились пешками в игре интересов. С потерей поддержки со стороны Афганистана в середине 1920-х годов движение быстро пошло на спад. «Как только мы перекрыли тыл, — писал Фрунзе, — басмачество обернулось мародерством и исчезло с карты истории».
Советская историография однозначно оценивала басмачей как «бандитов и пособников империализма». Сегодня это движение иногда представляется как национально-освободительное. Однако невозможно игнорировать тот факт, что его военная жизнеспособность в значительной степени зависела от внешней поддержки — в первую очередь британской.
Таким образом, басмачи — это ранний и яркий пример использования прокси-войск в борьбе за геополитическое влияние. Под маской освободителей скрывались интересы глобальных игроков, для которых судьба региона была лишь элементом стратегической игры.
Ермек Ниязов